Вопрос от… «И когда я говорю стихами —/ От кого в них голос и дыханье? » Д. Кедрин
Ассоциации в любом жанре искусства.
Ассоциации в любом жанре искусства.
В. Шефнер
Счастливый неудачник
...
Когда я проснулся, мне стало еще грустнее. Мне захотелось не то заплакать, не то убежать на край света. Потом внезапно в голове моей словно что-то беззвучно застучало, и я стал складывать строчки. Получилось вот что:
Упал я с карниза, Плохие дела!
Зачем ты мне, Лиза, Ту маску дала!
Возможен, возможен Летальный исход, А может быть, стану Совсем идиот.
«Да ведь это же я стихи придумал! » – удивился я и сразу вскочил с постели и, взяв тетрадь, записал эти строчки. Странно, стихи получились грустные, но, когда я записал их, мне как-то полегчало, стало веселей. Потом я крепко уснул.
Разбудил меня Шерлохомец. Он вернулся из школы и зашел справиться о моем здоровье. Я ответил ему, что чувствую себя лучше, даже стихи написал.
– Стихи? – испугался Шерлохомец. – Какие такие стихи? Зачем это ты?
– Так. Взял – и написал. Вот прочти. Шерлохомец прочел и покачал головой.
– Плохо твое дело. Иногда э т о с этого и начинается. Можно показать их Лизе?
– Конечно, можно, – с готовностью ответил я. – Ведь тут и про нее.
Вскоре Шерлохомец вернулся.
– Лиза вовсю плачет. Вчера она плакала по-нормальному, а сегодня, как прочла это, прямо ненормально плачет. Она говорит, что это она виновата, что ты идиотом стал.
– Там не так у меня написано, – поправил я Шерлохомца. – Там у меня написано: «А может быть, стану» .
– Не может быть, а так и есть, – грустно сказал Шерлохомец. – Но мы тебя будем навещать.
...
Вечером я долго не мог уснуть. Мыши в этот вечер слишком уж разыгрались, слишком уж шумно возились на полу и под полом. Вдруг в голове у меня тихо что-то заработало – как тогда, после падения с карниза, – и сами собой начали складываться строчки. Мне сразу же захотелось их записать, но бумаги у меня не было – ведь тетради мои сгрызли мыши. Тогда я встал на диван и отшпилил со стены картину «Гибель «Лузитании"». Затем вынул из кармана курточки огрызок карандаша и стал искать место, где можно присесть и записать эти строчки. Но ни стола, ни стула в комнате ведь не было, а на диване не напишешь – там мягко. Я кинулся к подоконнику, но он был заставлен пустыми цветочными горшками. Тогда я лег на пол, в четырехугольник лунного света, и на оборотной стороне картины написал свои строчки:
Красивая Муся, Тебя я люблю, Клянуся, клянуся, Мышей истреблю!
Потом я пришпилил картинку на место, лег на диван, похлопал по каске, чтобы она плотнее прилегала к голове, – и сразу уснул.
Утром, после картофельного завтрака, я позвал Мусю в свою комнату, отшпилил со стены «Гибель «Лузитании"» и показал свое сочинение.
– Как хорошо! – воскликнула Муся. – И неужели это взаправду?
– Ясно, взаправду, – ответил я. – Я тебя полюбил сразу, как увидел на крыльце.
– Это я про мышей спрашиваю, – сказала Муся. – Неужели ты их взаправду всех истребишь?
Признаться, я думал, что Мусю больше заинтересует первая часть стихотворения. Вторую часть я написал просто так, для полноты впечатления. А теперь получалось так, будто я взял на себя письменное обязательство вывести мышей.
...Я долго ждала этого утра.
Миленькое утро, скорей приходи! Пожалуйста, что тебе стоит, приходи побыстрее! Пусть скорей кончится этот день и эта ночь! Завтра я встану рано-рано, позавтракаю быстро-быстро, а потом позвоню Коле, и мы пойдём на каток. Мы так договорились.
Ночью мне не спалось. Я лежала в постели и представляла, как мы с Колей, взявшись за руки, бежим по катку, как играет музыка, и небо над нами синее-синее, и блестит лёд, и падают редкие пушистые снежинки. . .
...Светило ослепительное солнце. Небо было синее, как раз о таком я мечтала вчера!
Я стояла босыми ногами на полу, глядела на тонкую самолётную полоску и шептала:
— Какое синее небо… Синее, синее небо… Какое синее небо… И падает белый снег…
Я шептала так, шептала, и вдруг у меня получилось, как будто я шепчу стихи:
Какое небо синее,
И падает снежок…
Что это? Ужасно похоже на начало стихотворения! Неужели я умею сочинять стихи?
Какое небо синее,
И падает снежок,
Пошли мы с Колей Лыковым
Сегодня на каток.
Ура! Я сочиняю стихи! Настоящие! Первый раз в жизни!
Я схватила тапки, наизнанку напялила халат, бросилась к столу и принялась быстро строчить на бумаге:
Какое небо синее,
И падает снежок,
Пошли мы с Колей Лыковым
Сегодня на каток.
И музыка гремела,
И мчались мы вдвоём,
И за руки держались…
И было хорошо!
И лёд сверкал под нами,
Смеялись мы — хи-хи,
И мы по льду бежали,
Проворны и легки.
Ура! Замечательно! «Смеялись мы — хи-хи» ! Так и назову это стихотворение!
— Слушай, что это ты разрумянилась? — сказала мама. — У тебя не температура, случайно?
— Нет, мамочка, нет! Я сочиняю стихи!.. .
...Слушай-ка, а между прочим, я, кажется, только что видела Колю в окно. Могли они с Люсей Косицыной идти на каток, у них вроде коньки с собой были?
Комок встал у меня в горле. Я поперхнулась и закашлялась.
— Что с тобой? — удивилась мама. — Давай я тебя по спине похлопаю.
— Не надо меня хлопать. Я уже наелась, не хочу больше.
В своей комнате я схватила карандаш, сверху донизу перечеркнула толстой чертой листок со стихами и вырвала из тетради новый лист.
Вот что я на нём написала:
Какое небо серое,
И не падает вовсе снежок,
И не пошли мы ни с каким дурацким Лыковым
Ни на какой каток!
И солнце не светило,
И музыка не играла,
И за руки мы не держались,
Ещё чего не хватало!
"Идут белые снеги,
как по нитке скользя.. .
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги.. .
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом –
её реки в разливе
и когда подо льдом,
дух её пятистенок,
дух её сосняков,
её Пушкина, Стеньку
и её стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я. " Е. Евтушенко.
"Лишь голос твой поет в моих стихах, В твоих стихах мое дыханье веет. . ":
АННА АХМАТОВА и МИХАИЛ ЛОЗИНСКИЙ
Михаил Лозинский
НЕ ЗАБЫВШАЯ
Анне Ахматовой
Еще свою я помню колыбель,
И ласково земное новоселье,
И тихих песен мимолетный хмель,
И жизни милой беглое веселье.
Я отдаюсь, как кроткому лучу,
Неярким дням моей страны родимой.
Я знаю — есть покой, и я хочу
Тебя любить и быть тобой любимой.
Но в душном сердце — дивно и темно,
И ужас в нем, и скорбь, и песнопенье,
И на губах, как темное пятно,
Холодных губ горит напечатленье,
И слух прибоем и стенаньем полн,
Как будто вновь, еще взглянуть не смея,
Я уношу от безутешных волн
Замученную голову Орфея.
1912
.
* * *
Я - Ахматовой покорен.
Шарм Анеты необорен
Милой Цеховой царевны
Анны дорогой Андревны.
.
Фрагмент рисунка Сергея Городецкого. 1913. Михаил Лозинский и Анна Ахматова
АННА АХМАТОВА
СМЯТЕНИЕ
1
Было душно от жгучего света,
А взгляды его - как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился - он что-то скажет. .
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
2
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
3
...Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.
1912
.
АННА АХМАТОВА
* * *
Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!
1913
Между слов и строчек не пробелы.
Там дожди, туманы и метели,
Там столетья, годы, расстоянья,
Переулки, встречи, расставанья. . .
Там вся жизнь.
Скрипят по строчкам перья. . .
Тайно между строчек все читают.
Если айвазовские - увидят,
Если же чайковские - услышат,
Если станиславские - поверят...