Если бы кто-нибудь попытался определить, что же это движется по полям и лесам, избегая дорог и обходя стороной населенные пункты, сделать это «на глазок» ему бы никак не удалось: торчащие сзади стволы и навешанные выше башен бочки с запасом горючего были «закутаны» в брезент, что делало форму машин совершенно невероятной. А бочек было много, ведь предстояло преодолеть свыше 600 километров и сделать это, не привлекая к себе внимания и без чьей-либо помощи извне.
В кузовах двух тягачей отсыпались и отогревались сменные механики-водители, колдовали за верстаками слесари, заполняли свои бумаги инженеры-исследователи и военпреды. Здесь же, на ходу, готовилась нехитрая снедь, организовывались торопливые завтраки, обеды, ужины.
Шли днем и ночью. Спешили. Задача была архисложной: не только привести танки к финишу без поломок — а это на такой дистанции и по такой трассе еще никому не удавалось, — не только успеть к определенному числу, но и обкатать машины и в тяжелой обстановке определить их наиболее сильные и наиболее слабые стороны. Это были и марш новых, известных пока только создателям, танков к месту назначения и ходовые испытания одновременно.
Особую ответственность накладывало на всех то обстоятельство, что завершить этот удивительный танковый марафон предстояло у стен Московского Кремля, на Ивановской площади которого правительство наметило смотр опытных образцов новых советских танков.
В одном из танков, на месте механика-водителя, чаще всего можно было увидеть с проседью на висках и усталыми глазами средних лет человека. Водить танки совсем не входило в круг его обязанностей, но уступить место более молодым и выносливым он не мог: ему крайне важно было самому «прогнать» машину по всем режимам, на себе испытать условия работы танкиста. Он понимал, что никто не сможет дать ему более точной информации, чем он сам. Так он понимал свой долг и так он сам долгу следовал, ибо он был конструктором этого танка.
А сидеть этому человеку в танке никак было нельзя: еще до начала марша у него началось обострение хронического заболевания легких, и находиться в металлической коробке то чуть ли не раскаленной от работающего мотора, то застывшей от жестокого мороза, было для него смертельно опасно. Но этого требовало ДЕЛО, и он сидел, обессиленный высокой температурой, отжимая тяжелые рычаги и всем телом ощущая каждую выбоину.
Дело же, надо сказать, было не просто сложным по каким-то конструкторским или технологическим соображениям. Дело было еще и спорным, и в случае неудачи этот человек рисковал больше, чем просто репутацией конструктора, ибо он вел в Москву танк, который на смотр не только не вызывали, но даже запретили грузить на платформы. Однако слишком многое было поставлено на карту, и главное — обороноспособность государства. И тут уже было не до личной судьбы какого-то конкретного человека, даже если он — главный конструктор одного из самых крупных заводов страны.
