Французская нишевая марка Histoires de Parfums апеллирует к прекрасному, их слоган – «Histoires de Parfums releases its fragrances in a Deluxe edition to be read on skin». Она обращается к литературе, опере, живописи – всему, что составляет культурный код Франции (а вслед за ней – и всего мира).
1725 Casanova – порочная лаванда. Заявлен как Pour Homme, но такое деликатно звучащее сочетание пудры, лаванды и сандала может носить кто угодно (даже ваш кот, если он Казанова в душе). Стартует лавандой и ванилью, раскрывается ванилью и специями, завершается сандалом – все тепло, мягко, вкрадчиво и ужасно телесно. Аромат не шлейфовый, сидит очень близко к коже, очень интимно – единственный Казанова, которого можно подпустить на такое близкое расстояние.
В 1740 Marquis de Sade, наоборот, агрессивные животные ноты. Яркие кожа, пачули, дым (и животинка) на сладкой базе. Со стороны выдает еще специевые аккорды – прежде всего, кардамона. Очень картинный, яркий, вычурный запах – звучит, как бомба (но не шлейфит). Красиво исчезает с кожи: сначала улетают специевые ноты, затем кожаные, остается смолисто-бензоиновый (сладкий-сладкий) запах с животиной.
Легенду следующего аромата – 1804 George Sand – я не понимаю: где Жорж Санд и где ананасы? Между тем, аромат – соло ананаса, очень натурально воссоздан тропический, яркий, сочный, слегка кислотный (когда ешь уже ближе к корочке и губы пощипывает) запах этого фрукта. Но это не Эскада и простенькое звучание: этот аромат выдает землистые аккорды пачули и специевые – гвоздики и перца. Ананас моментально узнаваем все время, пока аромат звучит (довольно долго), но заметна и богатая база, на которую этот ананас положили. Идеально собранный парфюм на фруктовую тему, в которой, казалось бы, что еще сказать. Жорж Санд не обнаружена (хотя, откуда мы знаем, при чем там на самом деле ананасы?).
Аромат 1826 Eugénie de Montijo (в честь Императрицы Евгении) странный: корица и имбирь в нем очень яркие и навевают ассоциации с аптекой и сиропом от кашля. По мере звучания начинают появляться оттенки ладана и смол. Интересно, что лежат эти ноты на очень насыщенной ванильно-пачулиево-цветочной базе: когда стихает «аптека», появляется абстрактный «женский» «вечерний» аромат. А старт – безумно хорош, побольше бы таких акцентов, которые, собственно, и делают аромат: начинаешь думать «а при чем тут корица? а откуда здесь ладан?», рефлексировать (а не просто «брызнулся и пошел»).
Работа 1828 Jules Verne космически хороша. Это аромат не столько про «запах» (хотя и про него тоже: он прекрасно собран, стоек и заметен), сколько про смысл запаха. Эталонный фужер, знакомый до боли (вспомните все колони, которые вы знаете), накладывается на другие хорошо известные истории – о дальних странствиях, таинственном острове, о попытке объехать мир за 80 дней, о капитанах, суровых ветрах, палубах корабля… Как будто вспыхивает лампочка в давно забытом закоулке сознания. Аромат Jules Verne пахнет кораблем, морем и дубовыми бочками (хоть я и не знаю, как пахнут первые и последние, но наверняка вот так). Стартует он, как цитрусовый колонь – кисло, сочно, ярко. Главная история начинается потом: ароматы дерева, пряностей, перца, эвкалипта устраивают дьявольские пляски и невозможно устоять перед тем, насколько это все похоже на те картинки, которые возникают в голове при чтении романов о путешествиях. В базе аромат выдает классическое сочетание «кедр-ветивер», типичное для многих мужских парфюмов. У 1828 Jules Verne прямо-таки идеальная концепция: аромат воздействует сразу на несколько точек, собирая воедино представления о путешествиях и экзотических странах, образ «настоящего мужчины», фантазии о плавании на корабле под суровыми ветрами – культурный код, общий если не для всех, то почти для всех.