пАчему... Хде носки... хде носки... то сразу все говорят под кроватью... у ВАС Хде они??

собрал за 30 лет 2 пары.. .

теперья я горжусь - опыт прихродит с годами... так и в творчестве.. .

Русскими эмигрантами полна мировая литература, они торчат во всех ресторанах —
одни пьют, другие подносят, все вместе плачут; русские эмигранты толкутся в
России на каждом шагу — одни стенают по великой империи, другие — по уютной
усадебке, третьи — по дому творчества в ближнем Подмосковье, четвертые — по
ресторану Союза писателей, пятые — по фарцовке в подземном переходе на проспекте
Маркса, шестые — по той же фарцовке, но уже в масштабах страны. Русский эмигрант
— всегда бывший человек. «Все у нас было. Как-то-с: утконос, пальма, дикобраз,
кактус! » Ах, какая была жизнь! Яр, Стрельна, МХТ, Шаляпин, кутежи до утра,
личная цыганка, бочка хересу, икра ложками, Политехнический, хиляние по Броду,
кафе «Артистическое» , брюки дудочками, я трахал польку, Генка — чешку (о, наши
польки и чешки!) , Хрущев орал, первые джинсы, спекуляция театральными билетами
из-под полы, «Таганка» , программа «Взгляд» , кооператив «Прорыв» (шили носки на
всю Москву) , оргии в «Праге» , кутежи до утра, личная цыганка, бочка хересу,
кокаин ложками, — и сквозь все это лейтмотивом: Боже, какими делами я рулил!
Боже, какая была жизнь! Но нет в этом мире ничего прочного — по крайней мере в
России: утконос, пальма, дикобраз, кактус — позор, облава, бегство, таксист.
Вот Набоков — как раз идеальный писатель для невозвращенцев, мальчик с
аристократическим воспитанием, сумевший сохранить аристократизм и в изгнании, в
нищете, о которой умудрялся еще и каламбурить («Париж… па риш» — «Париж, денег
нет») . Манифест его «Юбилей» (1927) — лучший публицистический текст русской
эмиграции, показавший всем им, пошлякам, неутомимо и бесплодно доспоривавшим
старые споры, что такое настоящее самоощущение изгнанника. Юбилей Октября — но
не десять лет прозябания и выживания, а десять лет гордости и презрения.
«Презираю россиянина-зубра» , тоскующего исключительно по поместьям! Еще больше
презираю зашоренного россиянина, не желающего видеть ничего вокруг себя; Набоков
— пример аристократического, космополитического эмигранта, открытого миру, не
замыкающегося в скорлупе своей тоски и своей диаспоры. Он и в Берлине, в
ненавистной гемютной Германии, умудряется открыть нежность и прелесть, и
пленяться тенями лип, и вписываться в европейский мейнстрим, сочиняя «Камеру
обскуру» — роман с русской семейной моралью и европейским лоском слога.
Легкость, изящество, принципиальное — и очень аристократическое — нежелание
обременять окружающих (и особенно аборигенов) своей трагедией. Дмитрий Быков. Эссе, статьи "На пустом месте" (2002-2007)\Русский эмигрант, или Правила поведения в аду

…миллионы слов вокруг\мне же дорого одно\то которое из мук\всходит как цветок Павел Золкин Из книги "Черты молчания" (60-е годы)

на своем месте

А я без носок.. . всю жисть....

У меня они всегда на мне.

А я всё думаю где они, где они? Загляните под кровать, а?

Всё путем-крошка, припрятал, что надо?

не снимаю в них сплю -теплее

под кроватью...

Знамо где! Под кроватью.... Искать легче, когда в одно место ложишь

В углу стоят.

Под подушкой, чтобы долго не искать.