Пока не меркнет свет.. .
И пока великолепные песни будут переводить на другие языки.. .
While the Candle is Burning
There are days when you just throw up your hands,
And you've neither strength nor music nor words.
On such days I felt alienated
And I asked no one to help me.
And I wanted to just go wherever I might end up,
To lock up my house and lose the key,
But I believed that not all had been lost yet,
As long as a light flickers, while the candle is burning.
And no one could make me sing.
Silence - the beginning of all beginnings,
But if my shoulders were to be straightened out by songs,
How hard it would be to make me silent.
So even if today there are only a few days left
And snow has fallen, and the blood has cooled,
I will for the hundredth time begin again,-
As long as a light flickers, while the candle is burning...
Юмор
мы живем... пока... СВЕЧА... горит?? м?? ваши версии...
Анастасия Острикова
спасибо...красиво СКАЗАЛИ!!!!браво!!!
Анастасия Острикова
два ответа ХОРОШИ..но кто поспел тот ПОСТРЕЛ..спасибо за ответ!!!
да, именно так... и пока не гаснет свет.. .
Ты можешь делать это только с одним, только с любимым! ” — строго говорили мне
романы и романсы, родители и родственники, актеры с экрана и лекторы с
кафедры. И я не смела им возражать. Я только ощупью искала, как мне ужиться с
недугом, который был сильнее меня, но у которого не было названия.
Возлюбленный, любовь?
Разве я посмела бы назвать любовью то, что происходило со мной? Конечно, я уже
безошибочно узнавала момент, когда это начиналось. Будто холодный сквознячок
врывался в горло и пробовал издать жалобный звук, предвестье всех этих “отвори
поскорее калитку”, “мой милый, что тебе я сделала? ”, “как ты красив,
проклятый! ”. Будто невидимые струны натягивались из солнечного сплетения по
всему телу — до кончиков пальцев, до ушей, до глаз — и производили солнечное
затмение для меня одной. Будто километры пространства, отделяющие каждого
человека от всех других, начинали стремительно таять между нами двумя,
утекать, испаряться, и вот мы уже улыбаемся совсем-совсем рядом — только руку
протянуть.
Не всегда сквознячок начинал дуть при первой же встрече, от одного внешнего
облика (так созвучно “облаку”!). Иногда проходили недели и месяцы приветливого
равнодушия, случайных, ничего не значащих улыбок, и вдруг — небрежно
оброненная фраза, затянувшаяся пауза, долгий взгляд рождали во мне тот
волшебный ветерок, ради которого только и стоило жить на свете.
Если бы катод и анод были живые, какими словами описали бы они нам момент
сближения друг с другом? Это невидимое напряжение магнитного поля, в котором
бумажные полоски вздымаются, как волосы от испуга. Эти железные опилки,
трепетно слетающиеся в узор, как кордебалет на сцене. Это искрение крохотных
молний, эти разряды, это потрескивание в ушах — как шепот грома.
О, как я стыдилась поначалу упоенного “да! да! да! ”, беззвучно клокотавшего в
моем горле в такие минуты. Где же стихи и цветы, где вздохи под балконом и
письма с золотым локоном, где девичья гордость, где лунные прогулки и гитарные
романсы? Лишь годы спустя до меня понемногу стало доходить, что моя
торопливость — как у бегущего через реку по плывущим бревнам. Скок, скок, скок
— скорее! скорее! — пока он не открыл рот, не сказал пошлость, не дохнул
табаком и луком, не утопил высоковольтную дугу.
Однажды попались стихи сербской поэтессы, переведенные Ахматовой:
О, не приближайся! Только издалека
Хочется любить мне блеск очей твоих.
Счастье в ожиданье дивно и высоко,
Если есть намеки, счастье только в них.
Стихотворение называлось “Страх”. Я заучила его наизусть и часто бормотала
строчки себе под нос. Как мне был понятен сербский испуг! Приблизится — и все
разрушит. Но уже знала, что “издалека” — не для меня. Я уж лучше буду прыгать
— как через костер. Мой избранник часто не понимал, чего я боюсь, изумлялся
бесстыжей торопливости, с которой я стягивала с него рубашку. Не знал, то ли
гордиться ему, то ли оскорбляться. “Тебя, милый, твоей слоновьей неуклюжести
боюсь! — хотелось мне крикнуть ему. — Порвешь сверкающую дугу — и даже не
заметишь”. Но молчала.
Пещера сладострастия — нет, мне было не выбраться из нее, если не светила
сверху хоть крошечная лампадка, свечка любви. Успеть добежать до выхода из
пещеры, пока не догорела эта маленькая свеча, не увял аленький цветочек ее
огонька, пока ты еще светел передо мной, красив, неопознан.
Но как быстро они выгорали! Как мал был запас воска — масла — огня — у моих
возлюбленных. Потому я и спешила, потому и не могла утолиться одним. Тот “в
сердце луч золотой”, о котором поют в старинных романсах, был у меня всегда
таким мимолетным! Игорь Ефимов. Неверная. Ее дневник и письма
(Зенда бросается в его объятья; по мгновенно вырвавшись скрывается за \столпами чертогов) \ Пусти меня Зенда, дай меч мой, я цепи разрушу, которыми ты приковала к земле \Алекс
Ты можешь делать это только с одним, только с любимым! ” — строго говорили мне
романы и романсы, родители и родственники, актеры с экрана и лекторы с
кафедры. И я не смела им возражать. Я только ощупью искала, как мне ужиться с
недугом, который был сильнее меня, но у которого не было названия.
Возлюбленный, любовь?
Разве я посмела бы назвать любовью то, что происходило со мной? Конечно, я уже
безошибочно узнавала момент, когда это начиналось. Будто холодный сквознячок
врывался в горло и пробовал издать жалобный звук, предвестье всех этих “отвори
поскорее калитку”, “мой милый, что тебе я сделала? ”, “как ты красив,
проклятый! ”. Будто невидимые струны натягивались из солнечного сплетения по
всему телу — до кончиков пальцев, до ушей, до глаз — и производили солнечное
затмение для меня одной. Будто километры пространства, отделяющие каждого
человека от всех других, начинали стремительно таять между нами двумя,
утекать, испаряться, и вот мы уже улыбаемся совсем-совсем рядом — только руку
протянуть.
Не всегда сквознячок начинал дуть при первой же встрече, от одного внешнего
облика (так созвучно “облаку”!). Иногда проходили недели и месяцы приветливого
равнодушия, случайных, ничего не значащих улыбок, и вдруг — небрежно
оброненная фраза, затянувшаяся пауза, долгий взгляд рождали во мне тот
волшебный ветерок, ради которого только и стоило жить на свете.
Если бы катод и анод были живые, какими словами описали бы они нам момент
сближения друг с другом? Это невидимое напряжение магнитного поля, в котором
бумажные полоски вздымаются, как волосы от испуга. Эти железные опилки,
трепетно слетающиеся в узор, как кордебалет на сцене. Это искрение крохотных
молний, эти разряды, это потрескивание в ушах — как шепот грома.
О, как я стыдилась поначалу упоенного “да! да! да! ”, беззвучно клокотавшего в
моем горле в такие минуты. Где же стихи и цветы, где вздохи под балконом и
письма с золотым локоном, где девичья гордость, где лунные прогулки и гитарные
романсы? Лишь годы спустя до меня понемногу стало доходить, что моя
торопливость — как у бегущего через реку по плывущим бревнам. Скок, скок, скок
— скорее! скорее! — пока он не открыл рот, не сказал пошлость, не дохнул
табаком и луком, не утопил высоковольтную дугу.
Однажды попались стихи сербской поэтессы, переведенные Ахматовой:
О, не приближайся! Только издалека
Хочется любить мне блеск очей твоих.
Счастье в ожиданье дивно и высоко,
Если есть намеки, счастье только в них.
Стихотворение называлось “Страх”. Я заучила его наизусть и часто бормотала
строчки себе под нос. Как мне был понятен сербский испуг! Приблизится — и все
разрушит. Но уже знала, что “издалека” — не для меня. Я уж лучше буду прыгать
— как через костер. Мой избранник часто не понимал, чего я боюсь, изумлялся
бесстыжей торопливости, с которой я стягивала с него рубашку. Не знал, то ли
гордиться ему, то ли оскорбляться. “Тебя, милый, твоей слоновьей неуклюжести
боюсь! — хотелось мне крикнуть ему. — Порвешь сверкающую дугу — и даже не
заметишь”. Но молчала.
Пещера сладострастия — нет, мне было не выбраться из нее, если не светила
сверху хоть крошечная лампадка, свечка любви. Успеть добежать до выхода из
пещеры, пока не догорела эта маленькая свеча, не увял аленький цветочек ее
огонька, пока ты еще светел передо мной, красив, неопознан.
Но как быстро они выгорали! Как мал был запас воска — масла — огня — у моих
возлюбленных. Потому я и спешила, потому и не могла утолиться одним. Тот “в
сердце луч золотой”, о котором поют в старинных романсах, был у меня всегда
таким мимолетным! Игорь Ефимов. Неверная. Ее дневник и письма
(Зенда бросается в его объятья; по мгновенно вырвавшись скрывается за \столпами чертогов) \ Пусти меня Зенда, дай меч мой, я цепи разрушу, которыми ты приковала к земле \Алекс
Mansur Temirov
которыми ты приковала к земле \Александра! Александр Вельтман 1829 ЭСКАНДЕР\Поэма
Доброго Дня, Любовь!
Доброго Дня, Любовь!
Это Любка после стопки говорит....
Анастасия Острикова
Валентин..я вАще не пью...просто песня Ща играла и вопрос сразу задала....хорошего тебе денька....
И пока эту свечу кто-то лелеет....)))))
и кто то её защищает от ветра.
пока любим шутим и дышим
Пока мы нужны!!!
Анастасия Острикова
ой..Тошка-Ромашка привет!!!!как сама??как семейная жизнь..??поздавлений кучу видела....я
Норматив одевания эстонского спецназа - пока горит свеча.
Пока есть:
1. куда эту свечу вставить. :-)
2. От этого есть польза. :-)
1. куда эту свечу вставить. :-)
2. От этого есть польза. :-)
пока есть юмор
Пога огонь горит!
Похожие вопросы
- Ужин на столе, свечи горят, И че ему еще нада?
- Что означает: " Недоперепил". Ваша версия.
- Нога из четвертого измерения? И чего она тут делает??Ваши версии!
- В каком учреждении заведение? Ваши версии. Вн+
- Маленький мальчик нашёл пулемёт. Больше в деревне никто не живёт. Далее ваши версии?
- Вот всё думаю... О чём же он так задумался...)? А Ваши версии моно...)? +++
- Ваша версия происходящего?:) +++
- А если бы Вы вдруг стали м а г н а т о м, ваше первое действие ?)) +
- Горит ли ВАШ фонарь ?
- Юморитяне, помогите! У меня очень важный вопрос: не кто ставит минусы, А ЗАЧЕМ? Ваши версии?