Что же он опять забыл??? -фото

Как всегда!!!

палас пропылесосить.. .

Правда,
некоторые стихи он помнил не наизусть, они удерживались памятью как бы в
виде неполного отпечатка, с пробелами ритмической немоты, — но именно это и
сообщало им удивительно яркую жизнь, точно Антонов угадывал авторский
черновик и разделял волнение создателя, только еще расставившего по местам
основные пароли и отзывы, но не проникшего в главную тайну. В общем, Антонов
мог бы почитать для Вики кое–что хорошее — и в то же время не мог. Что–то
подсказывало ему, что Вика, ожидавшая, облокотившись, под каким–нибудь
романтичным локоном пейзажа, будет просто оскорблена, начни он ей читать не
совсем про любовь. Антонова, в свою очередь, коробило, что Вика провоцирует
его на стихоизвержение ухватками, какими скромницы обычно провоцируют
кавалеров на вольности рук; однако, когда он пытался заменить декламацию
всего лишь теплым поцелуем в щекотную детскую завитушку, что оставалась у
нее за ухом от поднятых волос, возмущенная Вика грубо вырывалась и цокала
прочь.
Антонов, автоматически устремляясь за убегающей Викой, ловил себя на том,
что совсем не пытается ее изучать: ее неверность как свойство души отрицала
всякие связи причин и следствий, побуждений и поступков; никакая ревность не
заставила бы Антонова рыться в завалах ее бумаг или читать невнятные
(местами явно срезанные ножницами) подписи на оборотах Павликовых
фотографий. Антонов даже не задавался вопросом, по–настоящему ли любит его
молоденькая индивидуалистка: неожиданные Викины поцелуи, похожие на
безграмотные запятые в скорой ее болтовне, были всего лишь проявлениями
собственной ее пунктуации и прихоти. Наверное, Антонов пока еще не был готов
по–настоящему встречаться с Викой; он просто хотел держаться около нее, и
хотя стеснялся молодежи в тяжелых хлопающих кожанах, неторопливо, с
мерностью песочных часов, запрокидывающих к мокрым губам бутылки рыжего
пива, но и радовался этим глупым детям как свидетелям, несомненно
запоминавшим возле запоминающейся Вики такого длинного меланхолика, у
которого пестрый турецкий свитер гораздо новее брюк.
Несколько раз Антонов приводил принарядившуюся Вику к старинным своими
приятелям, еще сокурсникам, чье существование доказывало хотя бы то, что
прошлое Антонова не исчезло бесследно. Собственно, оставался Алик,
отрастивший за последние годы изрядное брюхо, делавшее его похожим на
матрешку, разделенную на половинки брючным ремнем, и Саня Веселый, когда–то
смешивший всех своими обезьяньими выходками, а теперь действительно ставший
как печальная больная обезьяна, с темной водою в обвисших морщинами глазах и
с опущенными вдоль тела тяжелыми лапами, равнодушными, будто карманы, иногда
неловко бравшими бутылку. Оба были давно и монотонно женаты; супруги их,
поначалу совершенно разные, сделались с годами похожи, как сестры, и стали
готовить одинаковые сытные борщи, превращавшие кастрюли в неподъемные
тяжести. Здесь еще помнили предыдущую подругу Антонова и говорили с Викой
неестественными добрыми голосами, будто с чужим ребенком, на что она
отвечала противным манерным кокетством — не столько ела, сколько
прихорашивала содержимое своей тарелки и норовила чокнуться рюмкой с
хозяином дома, избегавшим смотреть за вырез ее чрезмерно дамского платья,
где рисовались в наклоне две нежные сосульки и узкая грудная кость. Антонов
чувствовал, что присутствие Вики смущает всех, включая детей, которые за
столом толкались и топили хихиканье в болбочущих кружках, выглядывая оттуда
с блестящими глазами и мокрыми подбородками, — а потом их возбуждение
переходило в буйное веселье и драку, отчего линялые семейные пожитки,
упрятанные в сравнительно новую мебель, оказывались бесстыдно вывалены на
сравнительно чистый палас. Ольга Сл