Наверху удобнее??? фото

осваивает технику лазания на медведиц.. .

В библиотеке, где служил Петерс, женщины были неинтересные. А ему нравились интересные. Но что он мог предложить таковым, буде они встретятся? Розовый живот и маленькие глазки? Хоть бы в разговоре он блистал, хоть бы немецкий, что ли, знал прилично, так нет же, кроме «Карлсруэ» , почти ничего с детства не запомнилось. А так представить себе – вот он заводит роман с роскошной женщиной. Пока она там то да се, он читает ей вслух Шиллера. В оригинале. Или Гельдерлина. Она ничего, конечно, не понимает и понимать не может, но неважно; важно, как он читает – вдохновенно, с переливами в голосе… Близко подносит книгу к близоруким глазам… Нет, он, конечно, закажет себе контактные линзы. Хотя, говорят, они жмут. Вот он читает. «Оставьте же книгу» , – говорит она. И лобзания, и слезы, и заря, заря… А линзы жмут. Он будет моргать, и жмуриться, и лазать пальцами в глаза… Она подождет-подождет и скажет: «Да отковыряйте же вы эти стекляшки, гос-споди! » Встанет и дверью хлопнет.
Нет. Лучше так. Милая, тихая блондинка. Она склонила головку к нему на плечо. Он читает вслух Гельдерлина. Можно Шиллера. Темные дубравы, ундины… Читает, читает, уже язык пересох. Она зевнет и скажет: «Гос-споди, сколько можно эту скучищу слушать! »
Нет, тоже не годится.
А если без немецкого? А без немецкого, допустим, так: изумительная женщина – как леопард. И он сам как тигр. Какие-то страусовые перья, гибкий силуэт на диване… (Сменить обивку. ) Силуэт, стало быть. Падают диванные подушки. И заря, заря… И, может быть, даже женюсь. А что? Петерс смотрел в зеркало на свое отражение, на толстый нос, перевернутые от страсти глаза, мягкие плоские ступни. Ну и что такого? Немного похож на белого медведя, женщинам это должно нравиться и приятно пугать. Петерс дул на себя в зеркало, чтобы остыть. Но ни знакомства, ни адюльтеры не клеились.
Петерс пробовал ходить на танцы, топтался, тяжело дыша, и отдавливал девушкам ноги; подходил к смеющимся и болтающим, и, заложив руки за спину, склонив голову набок, слушал разговоры. Вечерело, август дул прохладой из жестких кустов, сеял красную пыль последних лучей на черную зелень, на дорожки парка; зажигались огни в ларьках и киосках с вином и мясом, Петерс строго проходил мимо, придерживая кошелек, и, не выдержав накатившего голода, покупал полдюжины пирожных, отходил в сторонку и в уже наступившей темноте торопливо поедал их с поблескивавшей металлической тарелочки. Когда он выходил из тьмы, моргая, облизываясь, с белым кремом на подбородке, и, набравшись решимости, подходил и знакомился – напролом, наугад, ничего не разбирая от страха, шаркая плоской ногой, – женщины шарахались, мужчины думали бить, но, приглядевшись, раздумывали.
Никто с ним играть не хотел. Татьяна Толстая. НЕ КЫСЬ

и спокойнее

Высоко сижу, далеко гляжу!

-Умка, залазь скорее! Поедем папку искать! Опять где-то по торосам шарится!

Нет коня, садись на меня.

пятки не мерзнут))

На маме спокойнее.

только если не по очереди....

все не своими ногами топать

мама покатай!!!!

мамка! ты такая высокая!!!