Помогите пожалуйста сделать сообщение по литературе!

14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге произошло восстание декабристов. Это было открытое выступление дворян, находившихся на военной службе, против самодержавия и крепостного права. Восстание декабристов было жестоко подавлено. Пятеро из них были казнены. Более ста – осуждены и отправлены на каторгу.

Жены и невесты осужденных на каторгу декабристов добровольно последовали за ними в Сибирь. Как жены ссыльнокаторжных, они лишались гражданских прав и дворянских привилегий. Первыми в начале 1827 г. в Нерчинские рудники приехали Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская, А. Г. Муравьева.

Жены декабристов продемонстрировали своим современникам пример, достойный подражания. До них в ссылку к мужьям уезжали только крестьянки. Они первые из дворянок, причем из самых именитых дворянских семей, поехали за мужьями в ссылку, бросив свои семьи, детей, друзей, свои особняки и слуг. Они понимали, что уезжают туда, где им придется стать наравне с теми же крестьянками – самим стирать, готовить, шить. Их не смутили мольбы родных, непонимание общества, угрозы властей. Они отвергли свои титулы, чтобы исполнить свой долг. Их поступок вызвал огромный резонанс, стал примером для многих.

Подвиг декабристок воспел Н. А. Некрасов в поэме "Русские женщины".

Их было 11, но Некрасов в поэме рассказал только о первых, которым было едва ли не труднее всех: они «другим дороги проложили» — это Екатерина Трубецкая и Мария Волконская.

Идея поэмы выражена Некрасовым в словах:

Высок и свят их подвиг незабвенный!

Как ангелы-хранители они

Являлися опорой неизменной

Изгнанникам в страдальческие дни.

Мария Волконская оставила после себя воспоминания. Записи хранились у её сына Михаила Сергеевича Волконского. Когда Некрасов попросил разрешения ознакомиться с ними, Волконский сначала наотрез отказался, но после настойчивых просьб поэта все-таки согласился. По словам Волконского, слушая их, «Николай Алексеевич по нескольку раз за вечер вскакивал и со словами: «Довольно, не могу» – бежал к камину, садился к нему и, схватясь руками за голову, плакал, как ребёнок».

Именно эти воспоминания легли в основу второй части поэмы «Русские женщины». В отличие от первой части, которая написана от 3 лица, вторая часть написана в форме воспоминаний, от первого лица. Это придает повествованию больше искренности, душевности и эмоциональности:

И вот, не желая остаться в долгу

У внуков, пишу я записки;

Мужество и душевную щедрость проявляет Мария Волконская на всем протяжении своего трудного пути в Сибирь. Перед ней в дороге проходят жестокие и безобразные картины угнетения и нищеты народа. Она слышит и «горькие стоны» матерей и жен, провожающих рекрутов на бессрочную солдатскую службу, ругань на станциях, видит, как, «подняв кулаки над спиной ямщика, неистово мчится фельдъегерь» и как помещик со своей свитой травит зайца на крестьянских полях. Эти дорожные впечатления наполняют Волконскую еще большим негодованием против деспотической власти. Княгиня Волконская постепенно понимает правоту мужа и осознает благородство его поступка. Встретившись с ним, она преклоняется перед его гражданским подвигом:

Я только теперь, в руднике роковом,

Услышав ужасные звуки,

Увидев оковы на муже моем,

Вполне поняла его муки,

И силу его... и готовность страдать!..

Образ Марии Волконской стал символом любви, верности, самопожертвования.

Создание поэмы «Русские женщины» для Н. А. Некрасова стало способом выразить свое восхищение подвигом жен-декабристов:

Пленительные образы!

Едва ли в истории какой-нибудь страны

Вы что-нибудь прекраснее встречали.

Их имена забыться не должны.

Осень наступила,
Высохли цветы.
И глядят уныло
Запоздалые кусты...

Так можно было сказать про любую деревенскую бабу 19-го века. Женская доля в то время была--не сказать, чтобы хорошая: вечная работа по дому, забота о многочисленных детях и, впридачу, всё время пьяный муж. Но были и другие женщины в русских городах, образованные. Ходили они в длинных платьях и соломенных шляпах, обязательно с редикюлем (это такая сумочка--модная шибко). Народ тогда начал бузить, жизнь то была окаянная. А кто их на это подбивал? Ну конечно, разные студенты, которые уже разбирались кое в чём, их же учили, ну вот они и стали умнеть. Недаром говорят--горе от ума! В 1830 году, когда на престол засел Николай Чудотворец, в декабре месяце поднялись бастовать декабристы. Долго бастовали, орали лозунги на разные голоса, строили баррикады и бросались бутылками. Вот одна бутылка и угодила прямо в башку одному важному жандарму, когда он ехал из бани. Тот не долго думая, велел своим сцобакам-городовым взять наганы и шашки и пойти в бой на школоту и прочих рабочих с фабрик, которые стояли угрюмой толпой и недобро смотрели в сторону Петродворца. Много их было порублено и перестреляно, а кто остался живой, тех согнали в кутузку и через неделю отправили в Сибирь в ссылку. Трупы свезли к реке Сене, выдолбили проруби и свалили их всех туда без всякой очереди. У некоторых бедолаг были жёны, когда только и успели, так вот, они добровольно пошли пешком за своими мужьями, мол де, разделим судьбу пополам, раз такое случилось. Долго они шли по полям и горам, ночевали в стогу сена, а то и просто на полу где-нибудь в кабаке. Жрать было нечего, но узнав, куда они идут, сердобольные старушки отдавали им последнюю картовку, а мужики иногда даже подвозили их на своей кошеве аж до самой Японии. Тогда ещё мост был деревянный через Гибралтар, так что проблем не было. Чем дальше они продвигались, тем лучше было со съестным: в капканы попадались хорьки и соболя, в реках водилось много рыбы, так что никто не замер. Правда обувка поизносилась напрочь, так эти мужественные женщины привязывали к своим ногам шкуры, убитых ими волков. У них же ножики были с собой взяты, а как же? Когда они подошли к Петровскому заводу, то их туда не пустили, сказали, идите домой, нечего тут вам делать. И пошли они назад не солоно хлебавши. А зима уже началась, холодно стало, но ничего, они дорогу уже знали, так что добежали быстро и сразу заварили чаю, а то и простыть можно. Вот какие геройские женщины жили в то время, не то что сейчас. Нынешным только бы денег побольше, да по заграницам ездить, на пляже валяться без штанов, да пиво тянуть, паразиты! Эх времена, эх нравы!!!

Простите, родные! Мне сердце давно
Мое подсказало решенье.
И верю я твердо: от бога оно!
А в вас говорит – сожаленье.
Да, ежели выбор решить я должна
Меж мужем и сыном – не боле,
Иду я туда, где я больше нужна,
Иду я к тому, кто в неволе!

Это – отрывок из поэмы Николая Некрасова «Русские женщины» 1871-72 годов, из второй ее части «Княгиня М. Н. Волконская». Некрасов основывался на записках Марии Николаевны Волконской, которые она писала для своих детей и внуков на французском языке уже после тридцатилетнего изгнания: в 1856 году царь Александр II разрешил ссыльным вернуться, а впоследствии вернул звания, титулы и дворянские привилегии декабристам и их потомкам.

Мария Николаевна не хотела обнародования своих воспоминаний, и Некрасов стал одним из немногих, кого сын ее, Михаил Сергеевич, познакомил с мемуарами матери. Сын опубликовал их на двух языках, во французском оригинале и в русском переводе, только в 1904 году, и книга эта сразу стала библиографической редкостью.

Первая часть поэмы Некрасова «Русские женщины» посвящена княгине Екатерине Ивановне Трубецкой – ведь именно она первая, буквально на следующий день после того, как муж отправился по этапу, последовала вслед за ним.

Уже два месяца почти
Бессменно день и ночь в пути.

На диво слаженный возок,
А все конец пути далек!

Княгини спутник так устал,
Что под Иркутском захворал,

Два дня прождав его, она
Помчалась далее одна…

Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской;
Как мощи сух, как палка прям,
Высокий и седой…

Как важно было властям остановить эту женщину! Это пытался с самого начала сделать император Николай I, и, возможно, разрешил ей следовать за мужем в надежде, что она, не выдержав испытаний в пути, – вернется, и тем самым даст пример невозможности осуществления подобных отчаянных шагов. Когда же этого не случилось, ее пытались остановить уже в дороге – в частности, всем известна история ее психологического противостояния с иркутским губернатором, из которого Екатерина Трубецкая вышла победительницей:

КНЯГИНЯ
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба –
Я буду ей верна!
О, если бы он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя,
И если б можно было, вновь
Ему простила б я!..
----------------
Их было одиннадцать – женщин, разделивших сибирское изгнание мужей-декабристов. Среди них – незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гёбль. Но большая часть – княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая, Александра Григорьевна Муравьева – дочь графа Чернышева, Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская – принадлежали к знати», – писал историк Павлюченко.

Значение присутствия верных подруг, их поддержки засвидетельствовал декабрист Александр Одоевский в поэтическом посвящении княгине Волконской. Об этом стихотворении она сама впоследствии заметила, что написано оно «в воспоминание того, как мы, дамы, приходили к ограде Читинского острога и приносили заключенным письма и известия»:

Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.