напишите отрывок диалога из книги, который вас больше всего зацепил.чем именно вас он зацепил?

Ты попадаешь в вату.
Вата мягко окружает тебя со всех сторон, становится тепло и уютно.
Расслабленно все тело, воля, разум, сердце.
Всё.
Глухо и тупо доходят до сознания отзвуки окружающего мира, чувства и мысли других, даже очень близких людей.
Глухо и тупо осознаешь себя сам.
Да и нет желания что-то предпринимать, чтобы из этой ваты выбраться.
Даже навести порядок на рабочем столе (обычном или ноутбучном) нет никакого желания.
В вате очень удобен интернет - создается иллюзия соприкосновения с живым миром.
Которого на самом деле нет... .
Но все равно в самой ватной вате остается искорка данной Богом свободной воли.
Иногда ее хватает только для того, чтобы встать и сделать самое обыденное, не очень важное, но реальное дело:
навести порядок на столе, встать на час раньше, чтобы побыть наедине с Богом, помыть посуду, поиграть с детьми.. .
Если эту позволить этой искорке зажечь вату, то она, хотя и дымя, и коптя, но все же истлеет.
И ты снова встретишься с живым миром.
И хоть и с закопченным, но с живым самим собой. (с)

А можно я свой любимый стих вместо отрывка процитирую?

Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Все это - не большая хитрость.

Как вы уже догадались, это Борис Пастернак.

Когда мне становится совсем уж плохо, жена садится рядом и
принимается утешать меня. Она говорит, что, если бы я даже не чинил
препятствий Мозесу и всем им удалось бы уйти, это все равно привело бы к
большой трагедии, потому что тогда гангстеры напали бы на отель и,
вероятно, убили бы всех нас, оставшихся в доме. Все это совершенно
правильно. Я сам научил ее говорить так, только теперь она уже забыла об
этом, и ей кажется, что это ее собственная мысль. И все-таки от ее
утешений мне становится немножко легче. Но ненадолго. Только до тех пор,
пока я не вспоминаю, что Симон Симонэ до самой своей смерти так и не
сказал мне ни одного слова. Ведь мы не раз встречались с ним - и на суде
Хинкуса, и на телевидении, и на заседаниях многих комиссий, и он так и не
сказал мне ни одного слова. Ни одного слова. Ни одного.
Стругацкие "Отель у погибшего альпиниста"...