современная полемика в романе Фадеева "Разгром"помогите, пожалуйста...)

В 20-х годах Фадеев был одним из первых, кто поставил себе задачу — создание советского положительного героя, — и выполнил эту задачу в романе «Разгром» .

Александр Фадеев – вокруг которого разразилась бурная полемика
(один из популярных в 20-е годы критиков Осип Брик назвал свою статью
«Разгром Фадеева» , не закавычив слово «разгром») , воспринимался неоднозначно.

Спустя много лет высокая оценка прозвучала в выступлении В. Быкова, в повестях которого "Сотников", "Круглянский мост" не без оснований видят полемику с "Разгромом".
И тем не менее: "Очень сильное впечатление произвел на меня "Разгром" Фадеева.
Я перечитывал его потом еще не раз, и до сих пор он поражает меня многими своими сторонами. Я вижу здесь живую правду, запечатленную талантливой и честной рукой"

Все это никак не учитывается в "разгромной" и по тематике, и по существу критике,
а в печально памятной статье В. Воздвиженского "Бедствие среднего вкуса" именем Фадеева открыт разговор о вриокультуре.
Первое, в чем обвиняется автор "Разгрома" - псевдогуманизм: в угоду своей классовой ориентации он, якобы, выдает за гуманизм то, что им являться не может и тем самым воспитывает в читателе искаженные представления о гуманизме. Буквально притчей во языцех стали две сцены из "Разгрома": экспроприация свиньи у корейца и смертная чаша, точнее мензурка для Фролова.
"Как можно говорить о "социалистическом гуманизме" Левинсона, отобравшего последнюю свинью у корейского крестьянина, жестоко поступившего с раненым Фроловым? Как можно считать Левинсона классическим образцом коммуниста-организатора, достойным подражания? Кого можно воспитать на таких примерах гуманизма? Ответ однозначен: только жестоких сталинистов, для которых человек
гроша ломаного не стоит", и в этом автор цитируемой заметки видит "социальное зло фадеевщины".
Фадеев-теоретик действительно разделял ленинские постулаты коммунистической нравственности, оправдывающей любые средства для достижения высших целей, и даже признавался в своем желании развить в "Разгроме" мысль о том, что нет отвлеченной, "общечеловеческой" вечной морали. Не морально все то, что нарушает интересы революции".
Однако, названные эпизоды, как они показаны автором, все же "не тот случай". Интуиция художника уберегла его в этих сценах от влияния политических доктрин.
В романе яд для смертельно раненного Фролова вовсе не выглядит как некий нравственный подвиг Левинсона и Сташинского.
Надо отдать должное Б. Сарнову, который в трактовке этого эпизода снимает "вину" с Фадеева и справедливо перекладывает ее на критику. "Фадеев, - пишет он, - правильно оценил экстремальную, чудовищную, нечеловеческую ситуацию, к которой можно отнестись по-разному. Можно вместе с Мечиком ужаснуться поступку Левинсона и Сташинского. Можно попытаться оправдать его, как крайнюю меру, вынужденную чрезвычайными обстоятельствами. Но вряд ли можно представить этот поступок как некий нравственный подвиг. Однако на протяжении многих лет и даже десятилетий вся наша критика прославляла поступок Левинсона и Сташинского как акт подлинного гуманизма. А в том, что Мечик ужаснулся решению.. . видела подтверждение закономерности его будущего предательства"

партизыны дрались храбро