Где в классике реалистично описаны муки Женщины, рождающей дитя? см. цитаты.

В 5 часов утра скрип отворенной двери разбудил Левина. Китти не было на постели подле него. Что? -проговорил он спросонья. -Кити! Что? -Ничего. Мне нездоровилось, -сказала она. -Что? началось, началось, -испуганно проговорил он. -Нет. Наверное, ничего. Мне нездоровилось только немного. Но теперь прошло. -Пожалуйста, не пугайся ничего. Я не боюсь нисколько, -увидав его испуганное лицо, сказала она и прижала его руку к своей груди, потом к своим губам. Она, улыбаясь, смотрела на него, но вдруг бровь ее дрогнула, она подняла голову и, быстро подойдя к нему, взяла его за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием. Она страдала и как будто жаловалась ему на свои страдания… Но во взгляде ее была нежность, которая говорила, что она не только не упрекает его, но любит за эти страдания… Она страдала, жаловась, и торжествовала этими страданиями, и радовалась ими и любила их. Это было выше его понимания. Он уже выходил в гостиную, как вдруг жалостный, тотчас же затихший стон раздался из спальни. Прошел только час. Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов и положение было все тоже. Но проходили еще минуты, и еще часы, и чувства его страдания и ужаса росли еще больше. Он потерял сознание времени. То минуты, когда она призывала его к себе, и он держал ее за потную, то сжимающую с необыкновенною силою, то отталкивающую его руку, -казались ему часами, то часы казались ему минутами… Он видел ее воспаленное, то недоумевающее и страдающее, то улыбающееся и успокаивающее его лицо. И каждый раз, когда из минуты забвения его выводил долетавший из спальни крик, он вскакивал, бежал, желал убежать куда-нибудь, а бежал к ней. Он не знал, поздно ли, рано ли. Вдруг раздался крик, ни на что не похожий. Крик был так страшен, что Левин даже не вскочил, но, не переводя дыхание, испуганно-вопросительно посмотрел на доктора. Крик затих, но что-то переменилось теперь. Что-он не видел и не понимал и не хотел видеть и понимать… Воспаленное, измученное лицо Кити с прилипшей к потному лицу прядью волос было обращено к нему и искало его взгляда. Поднятые руки просили его рук. Схватив потными руками его холодные руки, она стала прижимать их к своему лицу. -Не уходи! Не уходи! Я не боюсь, я не боюсь! -быстро говорила она. -Мама, возьмите сережки, они мне мешают. Она говорила быстро и хотела улыбнуться. Но вдруг лицо ее исказилось, она оттолкнула его от себя. -Нет, это ужасно! Я умру, умру! Поди, поди! -закричала она, и опять послышался тот же ни на что не похожий крик. Левин схватился за голову и выбежал из комнаты. Не помня себя, он вбежал в спальню. Первое, что он увидал, это было лицо Лизаветы Петровны. Оно было еще нахмуреннее и строже. Лица Кити не было. На том месте, где оно было прежде, было что-то страшное и по виду напряжения и по звуку, выходившему оттуда. Он припал к дереву кровати, чувствуя, что сердце его разрывается. Ужасный крик не умолкал, он сделался еще ужаснее и, как бы дойдя до последнего предела ужаса, вдруг затих. Левин не верил своему слуху, но нельзя было сомневаться: крик затих, и слышалась тихая суетня, шелест и торопливые дыхания, и ее прерывающийся, живой и нежный, счастливый голос тихо произнес: «Кончено». Он поднял голову. Бессильно опустив руки на одеяло, необычайно прекрасная и тихая, она безмолвно смотрела на него и хотела и не могла улыбнуться. И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти 22 часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силою поднялись в нем, колебля все его тело, что долго мешали ему говорить. Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа.

Жозина, несмотря на свое положение, не щадила себя; теперь она жестоко страдала, хотя и скрывала это. Однажды, едва встав с постели, она почувствовала приближение родовых мук. И этим солнечным утром ранней весны, когда она присутствовала при первом завтраке Луки — доктор позволил раненому съесть яйцо, — возрастающая боль вырвала у нее слабый крик.

Эмиль Золя
Из книги «Труд»

Роды Кити в "Анне Карениной"
М. Горький. Рождение человека.

Наверное, немного не по теме, но вспомнилось "Письмо незнакомки" Цвейга. В свое время сильное впечатление произвела эта новелла.

А. Кронин
"Замок Броуди"

Только несколько минут оставалась Мэри в блаженном забытьи. Ее привел в
сознание сильный приступ боли. Боль захлестывала ее, как волны. Она
началась в пояснице, распространилась вокруг тела, потом вниз по бедрам,
медленно, но цепко хватая и постепенно переходя в нестерпимую муку. Затем
боль внезапно отпустила ее, и Мэри лежала вялая, совсем обессиленная.
Эти судорожные схватки она испытывала в течение всего ее трагического
странствия, но сейчас они стали совсем невыносимы, и, лежа среди навоза в
хлеву, она мучилась, не открывая глаз, раскинув безжизненные руки и ноги.
Ее тело, которое Денис называл своим священным алтарем, зарывалось в
теплый навоз, от которого шел пар, было все покрыто подсыхающей грязью.
Болезненные стоны вырывались из-за стиснутых зубов; капли пота усеяли лоб
и медленно стекали на закрытые веки; черты, обезображенные грязью,
искаженные невыносимой мукой, сурово застыли, но казалось, что ее
страдания излучают бледное прозрачное сияние, нимбом окружавшее голову
умирающей.
Промежутки между приступами болей делались все короче, а самые приступы
- дольше. Да и тогда, когда боль утихала, пассивное ожидание следующей
схватки было пыткой. Затем она приходила, рвала точно когтями все тело,
пронизывала смертной мукой, терзала каждый нерв. Крики Мэри сливались с
воем неутихавшего ветра. Все, что она перетерпела, было пустяками по
сравнению с теперешними муками. Тело ее слабо корчилось на каменном полу,
кровь мешалась с потом и грязью. Она молила бога о смерти. Как безумная,
звала Дениса, мать. Но только ветер отзывался на ее стоны. Пролетая над
сараем, он выл и свистел, словно издеваясь над нею. Так она лежала, всеми
покинутая, но, наконец, когда она почувствовала, что ей не пережить больше
ни единого приступа, и когда бешенство бури за стеной достигло своего
апогея, родился ее сын.
Она была в сознании до той минуты, когда утихла боль. А когда все было
кончено, погрузилась в глубокий и темный колодец забытья.
Ребенок был недоношен, жалкий, крошечный. Все еще соединенный пуповиной
с лежавшей в обмороке матерью, он то слабо цеплялся за нее, то хватал
воздух крохотными пальчиками. Голова его болталась на хрупкой шейке. Едва
дыша, лежал он подле матери, медленно истекавшей кровью и все более
бледневшей. Но вот он заплакал слабым, судорожным плачем.

У Льва Толстого, например: роды маленькой княгини в "Войне и мире" и Анны в "Анне Карениной".