Свои – чужи, другая национальность, другая религия, другие убеждения впроизведенях авторов?

Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле - Русь.
Помогите - на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь - руда!

И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
- Мама!

И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева - и в чрево:
- Мама!

Все рядком лежат -
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?

Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал:
Смерть побелила.

- Кто ты? - белый? - не пойму! - привстань!
Аль у красных пропадал? - Ря - азань.

И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
- Мама!

Без воли - без гнева -
Протяжно - упрямо -
До самого неба:
- Мама!
(А, Ахматова)

Григорий Мелехов-свой среди чужих, чужой- среди своих... Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал.. .

Толкиен.... Трилогия про кольцо
Лесков _ Очарованный странник

Тихий Дон Михаила Шолохова
Разгром Фадеева
Петр Первый, Хождение по мукам Алексея Толстого

Д. Гуцко "Русскоговорящий"

"А в это время в другом месте ярко вспыхивали крыши, звенели стекла. Били, крушили, выталкивали взашей кричащих женщин.

Зверь погромов метался по Шеки дней десять. Потом выдохся, стал реже выходить на охоту. Через ночь, раз в неделю. Наконец, угомонился — некого стало громить. Оказалось, есть особые знания, как правильно спасаться от зверя. И удивительным образом они сохранилось. Хранилось все эти годы — как прабабкины рецепты, как пыльный шкаф на чердаке, как туфли покойного дяди, — на всякий случай. Жили рядом, здоровались по утрам, вместе гуляли на свадьбах, говорили: «— Как дела, брат? » — но лишь только послышалась грозная поступь, с первым же булыжником, влетевшим в окно, вспоминали, как и что делать.

Мужчины армяне сразу покинули город. Увозили и маленьких детей, младенцев с кормящими матерями. В битком набитых, просевших до земли машинах они уезжали на запад, в сторону Армении. Им не препятствовали — зверь жаждал не столько крови, сколько территории. Оставались женщины. То, что могло быть названо трусостью, было, наверное, наиболее рациональным в кривозеркалье погромов. Поскорее где-нибудь зацепиться, найти место для жизни и ждать своих — лучше, чем быть растерзанным у них на глазах.

Женщин не убивали. Сбрасывали с лестниц, рвали одежду, плевали в лицо, но не убивали. Молодых девушек по вполне понятной причине старались отослать вместе с отцами. Тех, кто вынужден был остаться, прятали в подвалах. Погромы ввиду присутствия армии были поверхностны, делалось все на скорую руку, и до подвалов обычно не добирались. "