... И вдруг ослепительная идея ударила мне в голову. Она пронизала сумрак «аптечки» , как молния, и я не удивился, услышав последовавший вскоре гром (потом оказалось, что это Аннушка на кухне уронила противень) . 
 Не надо было никуда бежать, не надо было искать обетованную землю. Она была здесь, около нас. Ее надо было только выдумать. Я уже видел ее в темноте. Вон там, где дверь в уборную, – пальмы, корабли, дворцы, горы… 
 – Оська, земля! – воскликнул я задыхаясь. – Земля! Новая игра на всю жизнь! 
 Оська прежде всего обеспечил себе будущее. 
 – Чур, я буду дудеть… и машинистом! – сказал Оська. – А во что играть? 
 – В страну!. . Мы теперь каждый день будем жить не только дома, а еще как будто в такой стране… в нашем государстве. Левое вперед! Даю подходный. 
 – Есть левое вперед! – отвечал Оська. – Ду-у-у-у-у! ! 
 – Тихай! – командовал я. – Трави носовую! Выпускай пары! 
 – Ш-ш-ш… – шипел Оська, давая тихий ход, травя носовую и выпуская пары. 
 И мы сошли со скамейки на берег новой страны. 
 – А как она будет называться? 
 Любимой книгой нашей была в то время «Греческие мифы» Шваба. Мы решили назвать свою страну Швабранией. Но это напоминало швабру, которой моют полы. Тогда мы вставили для благозвучия букву «м» , и страна наша стала называться Швамбрания, а мы – швамбранами. Все это должно было сохраняться в строжайшей тайне...
				
							 
								
				ТЭФФИ 
 О нежности 
 
... 
 Был вечер, была елка. Были и восторг, и зависть, и смех, и ревность, и обида, — весь аккорд душевных переживании. 
 И были подарены нам с младшей сестрой картонные слоники, серые с наклеенной на спине красной бархатной попонкой с золотым галуном. Попонка сбоку поднималась и внутри в животе у слоников бренчали конфетки. 
 Были подарки и поинтереснее. Слоники ведь просто картонажи с елки. 
 Я высыпала из своего картонажа конфетки, живо их сгрызла, а самого слоника сунула под елку — пусть там спит, а за ночь придумаю, кому его подарить. 
 Вечером, разбирая игрушки и укладывая спать кукол, заметила, что сестра Лена как-то особенно тихо копошится в своем углу и со страхом на меня посматривает. 
 — Что бы это такое могло быть? 
 Я подошла к ней, и она тотчас же схватила куклино одеяло и что-то от меня прикрыла, спрятала. 
 — Что у тебя там? 
 Она засопела и, придерживая одеяло обеими руками, грозно сказала: 
 — Пожалуйста, не смей! 
 Тут для меня осталось два выхода — или сказать «хочу» и «буду» — и лезть напролом, или сделать вид, что мне вовсе не интересно. Я выбрала последнее. 
 — Очень мне нужно! 
 Повернулась и пошла в свой угол. Но любопытство мучило, и я искоса следила за Леной. Она что-то все поглаживала, шептала. Изредка косила на меня испуганный круглый свой глазок. Я продолжала делать вид, что мне все это ничуть не интересно, и даже стала напевать себе под нос. 
 И мне удалось обмануть ее. Она встала, нерешительно шагнула раз, два, и видя, что я сижу спокойно, вышла из комнаты. 
 В два прыжка я была уже в ее углу, содрала одеяльце и увидела нечто ужасно смешное. Положив голову на подушечку, лежал спеленутый слоник, безобразный, жалкий, носатый. Вылезающий из сложенной чепчиком тряпки хобот и часть отвислого уха — все было так беззащитно, покорно и кротко и вместе с тем так невыносимо смешно, что семилетняя душа моя растерялась. И еще увидела я под хоботом у слоника огрызок пряника и два ореха. И от всего этого стало мне так больно, так невыносимо, что, чтобы как-нибудь вырваться из этой странной муки, я стала смеяться и кричать: 
 — Лена! Глупая Лена! Она слона спеленала! Смотрите! Смотрите! 
 И Лена бежит, красная, испуганная, с таким отчаянием в глазах, толкает меня, прячет своего слоника. А я все кричу: 
 — Смотрите, смотрите! Она слона спеленала! 
 И Лена бьет меня крошечным толстым своим кулаком, мягким, как резинка, и прерывающимся шепотом говорит: 
 — Не смей над ним смеяться! Ведь я тебя у-у-убить могу! 
 И плачет, очевидно от ужаса, что способна на такое преступление. 
 Мне не больно от ее кулака. Он маленький и похож на резинку, но то, что она защищает своего уродца от меня, большой и сильной, умеющей — она это знает — драться ногами, и сам этот уродец, носатый, невинный, в тряпочном чепчике, — все это такой болью, такой невыносимой, беспредельной, безысходной жалостью сжимает мою маленькую, еще слепую душу, что я хватаю Лену за плечи и начинаю плакать и кричать, кричать, кричать.. . Картонного слоника с красной попонкой — уродца в тряпочном чепчике — забуду ли я когда-нибудь?
				
							 
								
				"-- Ну, это не удивительно, --сказал Стасик. --А я раз на Луну летал. 
-- Эва, куда махнул! --засмеялся Мишутка. 
-- Не веришь? Честное слово! 
-- На чем же ты летал? 
-- На ракете. На чем еще на Луну летают? Будто не знаешь сам! 
-- Что же ты там на Луне видел? 
-- Ну, что.. . --замялся Стасик. --Что я там видел? Ничего и не видел. 
-- Ха-ха-ха! --рассмеялся Мишутка. --А говорит, на Луну летал! 
-- Конечно, летал. 
-- Почему же ничего не видел? 
-- А темно было. Я ведь ночью летал. Во сне. Сел на ракету и как полечу в космическое пространство. У-у-у! А потом как полечу обратно.. . Летел, летел, а потом бряк о землю.. . ну и проснулся.. . 
 -- А-а, --протянул Мишутка. --Так бы сразу и говорил. Я ведь не знал, что ты -- во сне. " (Н. Носов "Фантезеры")
				
							 
								
				"(...) - Милый мой мальчуган! — Лия Акимовна прижала его к костлявому боку. — Давай мы с тобой сделаем вот что: пойдем в пайторг, и ты выберешь ему что-нибудь сам. Хорошо? 
 
Митя насторожился. Слово «пайторг» напомнило ему об ирисках. 
 
— А деньги кто будет платить? 
 
— О деньгах не беспокойся. Твое дело выбрать подарок. Книжку какую-нибудь. 
 
— Нет, — сказал Митя замирающим голосом. — Книжка у него уже есть. А можно… можно ирисок купить? 
 
Лия Акимовна рассмеялась. 
 
— Какой ты глупыш! Давай уж тогда атласные подушечки возьмем. Он любит атласные подушечки. 
 
— Не надо подушечки. Лучше ириски. 
 
— Но почему именно ириски? 
 
— Потому что они стоят сорок две копейки. — Митя громко сглотнул. — А в коробке пятьдесят штук. 
 
— Как хочешь. В конце концов дело твое. Но ириски ты спрячешь и отдашь Славику через три дня. Ты умеешь хранить секреты? 
 
— Умею! — Митя выбежал на мостовую, крикнул ломовику: «Эй, дядя, гужи съел! » — и поскакал, высоко подбрасывая на бегу бабку. (...)" С. Антонов, "Царский двугривенный".
				
							 
								
				"Это взрослые думают, что ковры нужны только, чтобы вешать на стенку или класть на пол. А мы-то знали настоящую цену вещам! " 
 
"– Хочу подняться до крыши, – сказал Виталька почти жалобно. 
И мне захотелось. Страшновато было, но все равно захотелось, чтобы ковер шевельнулся, чтобы стена дома плавно заскользила вниз и узорчатый карниз под крышей оказался у наших глаз. 
И тогда… Тогда это случилось! 
Нас приподняла ласковая сила, и мы увидели перед собой кромку железной крыши и старое деревянное кружево карниза: хрупкие завитушки и зубцы с круглыми отверстиями. Из одного отверстия, как из иллюминатора, озадаченно глядел на нас воробей. "