Больницы. Что о них в литературе?

...В госпиталь мы попали сразу же после январского прорыва восточно-прусских укреплений. Нас подобрали в Мазурских болотах, промозглых от сырых ветров и едких туманов близкой Балтики.

После серых блиндажей, где от каждого вздрога земли сквозь накаты сыпался песок, хрустевший на зубах и в винтовочных затворах, после землисто-серого белья, которое мы, если выпадало затишье, проваривали в бочках из-под солярки, после слякотных дорог наступления и липкой хляби в непросыхающих сапогах, – после всего, что там было, эта госпитальная белизна и тишина показались нам чем-то неправдоподобным. Мы заново приучались есть из тарелок, держать в руках вилки, удивлялись забытому вкусу белого хлеба, привыкали к простыням и райской мягкости панцирных кроватей. Несмотря на раны, первое время мы испытывали какую-то разнеженную умиротворенную невесомость.      Но шли дни, мы обвыклись, и постепенно вся эта лазаретная белизна и наша недвижность начали угнетать, а под конец сделались невыносимыми. Два окна второго этажа, из которых нам, лежащим, были видны одни только макушки голых деревьев да временами белое мельтешенье снега, двенадцать белых коек и шесть белых тумбочек, белые гипсы, белые бинты, белые халаты сестер и врачей и этот белый, постоянно висевший над головой потолок, изученный до последней трещинки. Белое, белое, белое… Какое-то изнуряющее, цинготное состояние от этой белизны. И так изо дня в день: конец февраля, март, апрель…

 

А. П. Чехов "Палата номер шесть"

Врач долго смотрел снимки, потом исследовал его и, хорошо намыливая
руки под краном, не оборачиваясь, сказал: "Ничем, к сожалению, обрадовать
вас не могу. Потребуется операция". И сел записывать в историю болезни.
Показалось Николаю Ивановичу, врач не владел голосом и лицом.
После раздевания и одевания в присутствии медсестры он чувствовал себя
раздавленным. Молодыми, бывало, в госпитале, во время войны, они не столько
сами стеснялись, сколько шуточками смущали сестер. Пожилому стыдно.
Он присел на стул, ждал, смотрел, как врач со строгим лицом,
исключающим неуместные вопросы, пишет и пишет что-то. Хотелось спросить:
доктор, это -- рак? Но не скажет, соврет. А уж на это человек должен иметь
право: знать, сколько ему осталось, и оставшейся жизнью распорядиться по
своему разумению.

Э. М. Ремарк
Три товарища

Мне пришлось подождать Жаффе несколько минут. Сестра провела меня в
маленькую комнату, где были разложены старые журналы. На подоконнике стояло
несколько цветочных горшков с вьющимися растениями. Вечно повторяющаяся
картина: все те же журналы в коричневых обложках, все те же печальные
вьющиеся растения; их можно увидеть только в приемных врачей и в больницах.
Вошел Жаффе. На нем был свежий белоснежный халат. Но, когда он подсел
ко мне, я заметил на внутренней стороне правого рукава маленькое
ярко-красное пятнышко. В своей жизни я видел много крови, но это крохотное
пятнышко потрясло меня сильнее, чем все виденные прежде, насквозь
пропитанные кровью повязки. Мое бодрое настроение исчезло.
-- Я обещал вам рассказать о здоровье фройляйн Хольман, --сказал
Жаффе. Я кивнул и уставился на пеструю плюшевую скатерть. Я разглядывал
переплетение шестиугольников, по-дурацки решив про себя, что все будет
хорошо, если я не оторву глаз от узора и не моргну ни разу, пока Жаффе не
заговорит снова.
-- Два года тому назад она провела шесть месяцев в санатории. Об этом
вы знаете?
-- Нет, --сказал я, продолжая смотреть на скатерть.
-- Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее. Этой
зимой она обязательно должна снова поехать туда. Она не может оставаться
здесь, в городе.
Я все еще смотрел на шестиугольники. Они начали расплываться и
заплясали.
-- Когда? --спросил я.
-- Осенью. Не позднее конца октября.
-- Значит, это не было случайным кровотечением?
-- Нет.
Я поднял глаза.
-- Мне едва ли надо вам говорить, --продолжал Жаффе, --что при этой
болезни ничего нельзя предвидеть. Год назад мне казалось, будто процесс
остановился, наступила инкапсуляция, и можно было предположить, что очаг
закрылся. И так же, как недавно процесс неожиданно возобновился, он может
столь же неожиданно приостановиться. Я это говорю неспроста, --болезнь
действительно такова. Я сам был свидетелем удивительных исцелений.
-- И ухудшений?
Он посмотрел на меня:
-- Бывало, конечно, и так.
Он начал объяснять мне подробности. Оба легких были поражены, правое
меньше, левое сильнее. Потом он нажал кнопку звонка. Вошла сестра.
-- Принесите мой портфель, --сказал он.
Сестра принесла портфель. Жаффе извлек из шуршащих конвертов два
больших рентгеновских снимка и поднес на свет к окну:
-- Так вам будет лучше видно.

"(...)Когда жалела я Бориса,
а он меня в больницу вёз,
стихотворение «Больница»
в глазах стояло вместо слёз. (...) " Б. Ахмадулина.   *** " Мне видишься опять --
   Язвительная -- ты.. .
   Но -- не язвительна, а холодна: забыла.
   Из немутительной, духовной глубины
   Спокойно смотришься во все, что прежде было.
   Я, в мороках
   Томясь,
   Из мороков любя,
   Я -- издышавшийся мне подаренным светом,
   Я, удушаемый, в далекую тебя, --
   Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.
   О, этот долгий
   Сон:
   За окнами закат.
   Палата номер шесть, предметов серый ворох,
   Больных бессонный стон, больничный мой халат;
   И ноющая боль, и мыши юркий шорох.
   Метание -- По дням,
   По месяцам, годам.. .
   Издроги холода.. .
   Болезни, смерти, голод.. .
   И -- бьющий ужасом в тяжелой злости там,
   Визжащий в воздухе, дробящий кости молот.. .
   Перемелькала
   Жизнь.
   Пустой, прохожий рой --
   Исчезновением в небытие родное.
   Исчезновение, глаза мои закрой
   Рукой суровою, рукою ледяною. " А. Белый, "Больница".

Стена… Больничная кровать…
Стальное судно под кроватью…
И вот бы Господа призвать –
Да только вряд ли стану звать я.
Унылый врач. Пустынный холл.
Больных мелькающие тени…
За окнами дождливый гул…
Надежды нет и нет сомнений.
С иглою бледная рука;
Запавшие газа, морщины…
И чей-то стон издалека…
Бесплотны женщины… мужчины…
Мелькает лист календаря –
Вновь мгла сменяется рассветом…
Тот, боль сквозь зубы матеря,
Уж не дотянет до обеда.
Большая муха на стене –
Сосредоточие вселенной…
Огонь, пылающий во мне,
К утру взорвется непременно!
Боль, расколовшая виски,
Плюющий ржаво умывальник;
В глазах – зеленые круги,
Пропахший хлоркой пододеяльник…
Микстура… Мутная вода…
Стакан надколотый на тумбе…
Созревшая в мозгу вражда –
Особенно к цветочной клумбе,
Что за замызганным стеклом
Топорщит яркие бутоны;
И к птицам, чей бессчетный сонм
Распелся будто хор в салоне…
У двери – колченогий стул –
А вдруг случайный посетитель –
Гонимый ветром саксаул,
Заглянет в мрачную обитель? .
- Сестра, пора менять иглу!
…Фигура тонкая в халате –
Как будто ангел на углу
Иль мотылек – в лучах закатных…
Стена… больничная кровать…
Постылый запах спирта с бором…
И вот бы Господа призвать…
И душу выпустить в просторы…

Как-то так случилось, что тема больниц полнее и ярче раскрыта в кино и на ТВ. Мне лично, кроме "Палаты №6", ничего в голову не пришло (((