- Ну, какая же она, Африка-то? Ну, чего-нибудь еще расскажи.
Все на свете Индрик видал: должно быть, и то видал, чего живым видеть
нелеть. Веселый - а глаза грустные - рассказывал Индрик про Африку.
Хлеб такой в Африке этой, что ни камни не надо ворочать, ни палы
пускать, ни бить колочь земляную копорюгою: растет себе хлеб на древах, сам
по себе, без призору, рви, коли надо. Слоны? А как же: садись на него -
повезет, куда хочешь. Сам бежит, а сам в серебряную трубу играет, да так
играет, что заслушаешься, и завезет он тебя в страны неведомые. А в тех
странах цветы цветут - вот такие вот, в сажень. Раз нюхнуть - и не
оторвешься: потуда нюхать будешь, покуда не помрешь, вот дух какой...
Литература
Желтая жаркая Африка в литературе?
Генри Райдер Хаггард "Копи царя Соломона"
...
Мы шли, шли и шли, пока наконец восток не зардел румянцем, как вспыхнувшее от смущения лицо девушки. Показались нежные лучи желтовато-розового цвета; они быстро разгорались и вдруг превратились в огненно-золотые полосы, по которым в пустыню скользнул рассвет. Звезды становились все бледнее и наконец совсем исчезли. Золотая луна потускнела, и горные цени обозначились на поблекшем ее лике, как тени на лице умирающего. Лучи света, похожие на копья, сверкнули где-то очень далеко и озарили бескрайнюю пустыню, пронизывая и зажигая покров тумана, окутывающий ее, пока она вся не затрепетала золотым блеском. Наступил день.
Мы решили не останавливаться, хотя нам и очень хотелось отдохнуть, так как знали, что, когда солнце поднимется выше, наступит такая жара, что вряд ли можно будет продолжать путь. Наконец, примерно через час, мы издали заметили несколько скал, возвышавшихся на ровной местности. Едва волоча ноги от усталости, мы поплелись к ним и с радостью увидели, что одна из них сильно выдается вперед, образуя навес, который мог служить хорошим убежищем от зноя. Земля под ним была покрыта мелким песком. Мы с наслаждением там укрылись, выпили немного воды, съели по кусочку билтонга и тотчас же заснули мертвым сном.
Когда мы проснулись, было уже три часа. Наши носильщики-кафры уже ждали нашего пробуждения, собираясь в обратный путь. Они были по горло сыты пустыней, и никакие ножи на свете не заставили бы их идти дальше. Мы с наслаждением выпили всю оставшуюся в флягах воду и, вновь наполнив их драгоценной влагой из тыквенных бутылей, принесенных туземцами, отпустили их домой.
В половине пятого мы двинулись дальше. В пустыне царила мертвая тишина. На всем видимом пространстве этой бесконечной песчаной равнины, кроме нескольких страусов, не было видно ни одного живого существа. Очевидно, для зверей здесь было слишком сухо и, за исключением одной или двух смертоносных кобр, мы не повстречали ни единого пресмыкающегося. Тем не менее одно насекомое встречалось в изобилии: обычная комнатная муха. Они летали по пустыне и следили за нами, как шпионы, но не «поодиночке, а целыми отрядами», как это как будто где-то сказано в Ветхом завете. Комнатная муха — необыкновенное насекомое. Куда бы вы ни пошли, вы всюду встречаете это создание. Так было, наверно, всегда, с начала мироздания. Однажды я видел это насекомое в куске янтаря, которому, как мне рассказывали, было не менее пятисот тысяч лет, и оно выглядело точно так же, как наша современная муха. Я почти не сомневаюсь в том, что когда на земле будет умирать последний человек, то муха (если, конечно, это случится летом) будет жужжать и кружиться вокруг него и внимательно следить, ожидая удобного случая, чтобы сесть ему на нос.
На закате солнца мы сделали привал и стали ждать восхода луны. Наконец она появилась на небе, спокойная и безмятежная, как всегда, и мы потащились дальше. Отдохнув только один раз около двух часов ночи, мы плелись всю ночь напролет, пока не взошло долгожданное солнце и мы не смогли наконец отдохнуть от мучительного ночного перехода. Выпив несколько глотков воды, совершенно измученные, мы повалились на песок и тотчас же заснули.
...
...
Мы шли, шли и шли, пока наконец восток не зардел румянцем, как вспыхнувшее от смущения лицо девушки. Показались нежные лучи желтовато-розового цвета; они быстро разгорались и вдруг превратились в огненно-золотые полосы, по которым в пустыню скользнул рассвет. Звезды становились все бледнее и наконец совсем исчезли. Золотая луна потускнела, и горные цени обозначились на поблекшем ее лике, как тени на лице умирающего. Лучи света, похожие на копья, сверкнули где-то очень далеко и озарили бескрайнюю пустыню, пронизывая и зажигая покров тумана, окутывающий ее, пока она вся не затрепетала золотым блеском. Наступил день.
Мы решили не останавливаться, хотя нам и очень хотелось отдохнуть, так как знали, что, когда солнце поднимется выше, наступит такая жара, что вряд ли можно будет продолжать путь. Наконец, примерно через час, мы издали заметили несколько скал, возвышавшихся на ровной местности. Едва волоча ноги от усталости, мы поплелись к ним и с радостью увидели, что одна из них сильно выдается вперед, образуя навес, который мог служить хорошим убежищем от зноя. Земля под ним была покрыта мелким песком. Мы с наслаждением там укрылись, выпили немного воды, съели по кусочку билтонга и тотчас же заснули мертвым сном.
Когда мы проснулись, было уже три часа. Наши носильщики-кафры уже ждали нашего пробуждения, собираясь в обратный путь. Они были по горло сыты пустыней, и никакие ножи на свете не заставили бы их идти дальше. Мы с наслаждением выпили всю оставшуюся в флягах воду и, вновь наполнив их драгоценной влагой из тыквенных бутылей, принесенных туземцами, отпустили их домой.
В половине пятого мы двинулись дальше. В пустыне царила мертвая тишина. На всем видимом пространстве этой бесконечной песчаной равнины, кроме нескольких страусов, не было видно ни одного живого существа. Очевидно, для зверей здесь было слишком сухо и, за исключением одной или двух смертоносных кобр, мы не повстречали ни единого пресмыкающегося. Тем не менее одно насекомое встречалось в изобилии: обычная комнатная муха. Они летали по пустыне и следили за нами, как шпионы, но не «поодиночке, а целыми отрядами», как это как будто где-то сказано в Ветхом завете. Комнатная муха — необыкновенное насекомое. Куда бы вы ни пошли, вы всюду встречаете это создание. Так было, наверно, всегда, с начала мироздания. Однажды я видел это насекомое в куске янтаря, которому, как мне рассказывали, было не менее пятисот тысяч лет, и оно выглядело точно так же, как наша современная муха. Я почти не сомневаюсь в том, что когда на земле будет умирать последний человек, то муха (если, конечно, это случится летом) будет жужжать и кружиться вокруг него и внимательно следить, ожидая удобного случая, чтобы сесть ему на нос.
На закате солнца мы сделали привал и стали ждать восхода луны. Наконец она появилась на небе, спокойная и безмятежная, как всегда, и мы потащились дальше. Отдохнув только один раз около двух часов ночи, мы плелись всю ночь напролет, пока не взошло долгожданное солнце и мы не смогли наконец отдохнуть от мучительного ночного перехода. Выпив несколько глотков воды, совершенно измученные, мы повалились на песок и тотчас же заснули.
...
Жюль Верн Пятнадцатилетний капитан
Африканская ночь
Полночь сошла, непроглядная темень,
Только река от луны блестит,
А за рекой неизвестное племя,
Зажигая костры, шумит.
Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест;
Им помогает черный камень,
Нам - золотой нательный крест.
Вновь обхожу я бугры и ямы,
Здесь будут вещи, мулы - тут.
В этой унылой стране Сидамо
Даже деревья не растут.
Весело думать: если мы одолеем, -
Многих уже одолели мы, -
Снова дорога желтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.
Если же завтра волны Уэбы
В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,
Мертвый, увижу, как в бледном небе
С огненным черный борется бог.
Полночь сошла, непроглядная темень,
Только река от луны блестит,
А за рекой неизвестное племя,
Зажигая костры, шумит.
Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест;
Им помогает черный камень,
Нам - золотой нательный крест.
Вновь обхожу я бугры и ямы,
Здесь будут вещи, мулы - тут.
В этой унылой стране Сидамо
Даже деревья не растут.
Весело думать: если мы одолеем, -
Многих уже одолели мы, -
Снова дорога желтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.
Если же завтра волны Уэбы
В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,
Мертвый, увижу, как в бледном небе
С огненным черный борется бог.
Э. Хемингуэй
"Зеленые холмы Африки"
Мы покинули свой тенистый лагерь и по дороге, которая змеилась, точно песчаная река, двинулись вслед за вечерним солнцем на запад мимо
густой чащи кустарника, подступавшей к самой обочине, мимо невысоких бугров, то и дело обгоняя группы людей, шедших на запад. Одни совершенно
голые, если не считать тряпки, стянутой узлом на плече, несли луки и колчаны со стрелами. Другие были вооружены копьями. Те, кто побогаче,
прикрывались от солнца зонтиками, а белая ткань, служившая им одеждой, ниспадала широкими складками; женщины брели следом, нагруженные горшками
и сковородками. Впереди словно плыли в воздухе тюки и связки шкур на головах туземцев. Все эти люди бежали от голода.
Я выставил ноги из кабины, подальше от нагретого мотора, надвинул на лоб шляпу, заслонив глаза от яркого солнца, и глядел из-под ее полей
на дорогу, на путников, внимательно следил за просветами в кустарнике, чтобы не прозевать какого-нибудь зверя, а машина тем временем шла все
дальше на запад.
В одном месте кустарник был выломан, и мы увидели на полянке трех небольших самок куду. Серые, брюхастые, с маленькими головами на высоких
шеях и длинными ушами, они стремглав кинулись прочь и скрылись в чаще.
Мы вылезли из машины и осмотрели все вокруг, но следов самца найти не
удалось.
Чуть подальше стая быстроногих цесарок пересекла дорогу, они бежали, как рысаки, высоко вскинув неподвижные головы. Когда я выскочил из
машины и кинулся за ними, они взмыли в воздух, плотно прижав ноги к грузным телам, хлопая короткими крыльями, и с громкими криками полетели к
лесу. Я выстрелил дуплетом, и две птицы тяжело плюхнулись на землю. Они еще отчаянно трепыхались, но тут подоспел Абдулла и, по мусульманскому
обычаю, отрезал им головы, чтобы мясо можно было есть правоверным. Он положил цесарок в машину, где сидел М'Кола, смеясь благодушным старческим
смехом надо мной и над глупостью всех, кто стреляет птиц; так он смеялся всякий раз при моих постыдных промахах, которые очень его потешали.
Хотя сегодня я не промахнулся, он все же и тут нашел повод для шуток и веселья, как и тогда, когда мы убивали гиену. М'Кола смеялся всякий раз,
видя, как падает убитая птица, а уж если я промазывал, он просто надрывался от смеха и отчаянно тряс головой.
- Спросите у него, какого черта он гогочет? - сказал я однажды Старику. - Что ему смешно?
- Бвана, - ответил М'Кола и затряс головой. - И птички.
- Это вы кажетесь ему смешным, - объяснил Старик.
- Ну, ладно, пусть я смешон. Однако он меня порядком злит. - Вы кажетесь ему очень смешным, - повторил Старик. - А вот мы с Мемсаиб никогда
не стали бы над вами смеяться. - Стреляйте теперь сами.
- Ну нет, ведь ты признанный истребитель птиц. Ты же сам себя признал, - сказала Мемсаиб.
Так моя охота на птиц стала у нас поводом для шуток. Если выстрел был меткий, М'Кола насмехался над птицами, тряс головой, хохотал и руками
показывал, как птица перевернулась в воздухе. Но стоило мне промахнуться, как мишенью его насмешек становился уже я. М'Кола ничего не говорил,
только смотрел на меня и корчился от смеха.
"Зеленые холмы Африки"
Мы покинули свой тенистый лагерь и по дороге, которая змеилась, точно песчаная река, двинулись вслед за вечерним солнцем на запад мимо
густой чащи кустарника, подступавшей к самой обочине, мимо невысоких бугров, то и дело обгоняя группы людей, шедших на запад. Одни совершенно
голые, если не считать тряпки, стянутой узлом на плече, несли луки и колчаны со стрелами. Другие были вооружены копьями. Те, кто побогаче,
прикрывались от солнца зонтиками, а белая ткань, служившая им одеждой, ниспадала широкими складками; женщины брели следом, нагруженные горшками
и сковородками. Впереди словно плыли в воздухе тюки и связки шкур на головах туземцев. Все эти люди бежали от голода.
Я выставил ноги из кабины, подальше от нагретого мотора, надвинул на лоб шляпу, заслонив глаза от яркого солнца, и глядел из-под ее полей
на дорогу, на путников, внимательно следил за просветами в кустарнике, чтобы не прозевать какого-нибудь зверя, а машина тем временем шла все
дальше на запад.
В одном месте кустарник был выломан, и мы увидели на полянке трех небольших самок куду. Серые, брюхастые, с маленькими головами на высоких
шеях и длинными ушами, они стремглав кинулись прочь и скрылись в чаще.
Мы вылезли из машины и осмотрели все вокруг, но следов самца найти не
удалось.
Чуть подальше стая быстроногих цесарок пересекла дорогу, они бежали, как рысаки, высоко вскинув неподвижные головы. Когда я выскочил из
машины и кинулся за ними, они взмыли в воздух, плотно прижав ноги к грузным телам, хлопая короткими крыльями, и с громкими криками полетели к
лесу. Я выстрелил дуплетом, и две птицы тяжело плюхнулись на землю. Они еще отчаянно трепыхались, но тут подоспел Абдулла и, по мусульманскому
обычаю, отрезал им головы, чтобы мясо можно было есть правоверным. Он положил цесарок в машину, где сидел М'Кола, смеясь благодушным старческим
смехом надо мной и над глупостью всех, кто стреляет птиц; так он смеялся всякий раз при моих постыдных промахах, которые очень его потешали.
Хотя сегодня я не промахнулся, он все же и тут нашел повод для шуток и веселья, как и тогда, когда мы убивали гиену. М'Кола смеялся всякий раз,
видя, как падает убитая птица, а уж если я промазывал, он просто надрывался от смеха и отчаянно тряс головой.
- Спросите у него, какого черта он гогочет? - сказал я однажды Старику. - Что ему смешно?
- Бвана, - ответил М'Кола и затряс головой. - И птички.
- Это вы кажетесь ему смешным, - объяснил Старик.
- Ну, ладно, пусть я смешон. Однако он меня порядком злит. - Вы кажетесь ему очень смешным, - повторил Старик. - А вот мы с Мемсаиб никогда
не стали бы над вами смеяться. - Стреляйте теперь сами.
- Ну нет, ведь ты признанный истребитель птиц. Ты же сам себя признал, - сказала Мемсаиб.
Так моя охота на птиц стала у нас поводом для шуток. Если выстрел был меткий, М'Кола насмехался над птицами, тряс головой, хохотал и руками
показывал, как птица перевернулась в воздухе. Но стоило мне промахнуться, как мишенью его насмешек становился уже я. М'Кола ничего не говорил,
только смотрел на меня и корчился от смеха.
Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать, -
Не ходите, дети,
В Африку гулять. (Чуковский)
-----------------
В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье, -
Слон сказал, не разобрав :
"Видно, быть потопу!..
В общем, так : один Жираф
Влюбился - в Антилопу! " (Высоцкий)
---------------
"Дядя Ваня " Чехов
(Комната Ивана Петровича тут его спальня тут же и контора имения. На стене карта Африки, видимо никому здесь не нужная)
Астров. А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!
Войницкий. Да, вероятно
-----------------
Чинуа Ачебе "Стрела бога", Хемингуэй "Зелёные холмы Африки", Даррел "Гончие Бафута"
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать, -
Не ходите, дети,
В Африку гулять. (Чуковский)
-----------------
В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье, -
Слон сказал, не разобрав :
"Видно, быть потопу!..
В общем, так : один Жираф
Влюбился - в Антилопу! " (Высоцкий)
---------------
"Дядя Ваня " Чехов
(Комната Ивана Петровича тут его спальня тут же и контора имения. На стене карта Африки, видимо никому здесь не нужная)
Астров. А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!
Войницкий. Да, вероятно
-----------------
Чинуа Ачебе "Стрела бога", Хемингуэй "Зелёные холмы Африки", Даррел "Гончие Бафута"

Буссенар "Похитители бриллиантов"
Гумилев "..Далеко-далеко на озере Чад изысканный бродит жираф... "
И милеое детское стихотворение забытого мною по имени чеха
Я на всех обижусь
В Африку уеду
Конь мой деревянный отвезет меня
Будут апельсины
В Африке к обеду
Я совсем не буду ни о ком скучать
Конь вздохнет тихонько
Плакать мы не станем
Если и взгрустнется
Нам когда-нибудь
МАленькие бабочки пролетят над нами
И расскажут сказки
Тихие, как сны...
Гумилев "..Далеко-далеко на озере Чад изысканный бродит жираф... "
И милеое детское стихотворение забытого мною по имени чеха
Я на всех обижусь
В Африку уеду
Конь мой деревянный отвезет меня
Будут апельсины
В Африке к обеду
Я совсем не буду ни о ком скучать
Конь вздохнет тихонько
Плакать мы не станем
Если и взгрустнется
Нам когда-нибудь
МАленькие бабочки пролетят над нами
И расскажут сказки
Тихие, как сны...
Дж. Даррел. "Перегруженный ковчег", "Зоопарк в моем багаже", "Гончие Бафута".
Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.
Про деянья свои и фантазии,
Про звериную душу послушай,
Ты, на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей.
Обреченный тебе, я поведаю
О вождях в леопардовых шкурах,
Что во мраке лесов за победою
Водят полчища воинов хмурых;
О деревнях с кумирами древними,
Что смеются улыбкой недоброй,
И о львах, что стоят над деревнями
И хвостом ударяют о ребра.
Дай за это дорогу мне торную,
Там, где нету пути человеку,
Дай назвать моим именем черную,
До сих пор неоткрытую реку.
И последняя милость, с которою
Отойду я в селенья святые, —
Дай скончаться под той сикоморою,
Где с Христом отдыхала Мария.
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.
Про деянья свои и фантазии,
Про звериную душу послушай,
Ты, на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей.
Обреченный тебе, я поведаю
О вождях в леопардовых шкурах,
Что во мраке лесов за победою
Водят полчища воинов хмурых;
О деревнях с кумирами древними,
Что смеются улыбкой недоброй,
И о львах, что стоят над деревнями
И хвостом ударяют о ребра.
Дай за это дорогу мне торную,
Там, где нету пути человеку,
Дай назвать моим именем черную,
До сих пор неоткрытую реку.
И последняя милость, с которою
Отойду я в селенья святые, —
Дай скончаться под той сикоморою,
Где с Христом отдыхала Мария.
Похожие вопросы
- Африка. Что о ней в литературе?
- Африка. Что о ней в литературе, кино?
- АФРИКА.. . Что примечательного написали о ней писатели?
- Действия каких произведений происходят в Южной Африке?
- Актуально о желтом... возможно?
- Что говорит литература о желтых цветах?
- Какая литература является камасутрой для ума?
- Как вам эти книги? Их кому-нибудь интересно читать, кроме преподавателей истории литературы?
- Подскажите пожалуйста, список лучших произведений литературы. Обясню подробнее: (см. внутри)
- Почему "желтый билет" позволял спрятаться от полиции? "Яма" Куприна