Мы уже с тобой, мой друг, старики.
На бульваре смотрим мы сквозь очки,
Как проходят мимо нас девушки,
Только слышно, как стучат каблучки.
Улыбнитесь старикам, девушки,
К нам вернется, хоть на миг, молодость.
Ту улыбку, что идет от души,
Не измерить никаким золотом...
Литература
Бабушки и дедушки в литер. произведениях?
А. Розенбаум:
В чулках телесного цвета,
Стройней цыганской гитары,
Мечта блатного поэта -
Она плыла по бульвару,
Пушистей белого снега
И мягче лунного света.
За ней кто только не бегал -
Мечтой блатного поэта.
На голубятне у неба
Он сумасшедшие строчки,
Забросив солнечный невод,
Тащил рукою порочной.
Пусть получалось чуть хуже,
Чем кошелёк из кармана, -
По жизни так было нужно,
И умирать было рано.
Припев:
Первое варение тётенька намешивает густо,
Белою сиренью надушили город парфюмеры мая.
Аисты без денег нам детей приносят из капусты
И сразу улетают.
Порой в трамвае украдкой
Он швартовался к ней боком.
Тепло так было и сладко -
Пришлось уверовать в Бога.
А Бог, известно, не фраер -
Господь немеренно круче -
И как-то раз из трамвая
Они сбежали под ручку.
Под утро светлое с пляжа
Он шёл по горло счастливый.
Но ветер западный вражий
Принёс свинцовые ливни.
А вор - он с Родиной дружен,
Он на войну, как на дело.
По жизни так было нужно,
И умирать не хотелось.
Припев:
А в морской пехоте есть что делать пацанам шикарным.
В самый раз босоте "перьями" на пляже чисто порезвиться.
Но летели к звёздам самые отчаянные парни,
Чтоб любимым вечно сниться.
Историй много красивых.
Но буду помнить до гроба
Ту, что на сердце носила
Вора-поэта зазноба.
Давным-давно за полбанкой
Мне рассказала об этом
Моя красавица-бабка -
Мечта блатного поэта.
Давным-давно за полбанкой
Мне рассказала об этом
Моя красавица-бабка -
Мечта блатного поэта.
В чулках телесного цвета,
Стройней цыганской гитары,
Мечта блатного поэта -
Она плыла по бульвару,
Пушистей белого снега
И мягче лунного света.
За ней кто только не бегал -
Мечтой блатного поэта.
На голубятне у неба
Он сумасшедшие строчки,
Забросив солнечный невод,
Тащил рукою порочной.
Пусть получалось чуть хуже,
Чем кошелёк из кармана, -
По жизни так было нужно,
И умирать было рано.
Припев:
Первое варение тётенька намешивает густо,
Белою сиренью надушили город парфюмеры мая.
Аисты без денег нам детей приносят из капусты
И сразу улетают.
Порой в трамвае украдкой
Он швартовался к ней боком.
Тепло так было и сладко -
Пришлось уверовать в Бога.
А Бог, известно, не фраер -
Господь немеренно круче -
И как-то раз из трамвая
Они сбежали под ручку.
Под утро светлое с пляжа
Он шёл по горло счастливый.
Но ветер западный вражий
Принёс свинцовые ливни.
А вор - он с Родиной дружен,
Он на войну, как на дело.
По жизни так было нужно,
И умирать не хотелось.
Припев:
А в морской пехоте есть что делать пацанам шикарным.
В самый раз босоте "перьями" на пляже чисто порезвиться.
Но летели к звёздам самые отчаянные парни,
Чтоб любимым вечно сниться.
Историй много красивых.
Но буду помнить до гроба
Ту, что на сердце носила
Вора-поэта зазноба.
Давным-давно за полбанкой
Мне рассказала об этом
Моя красавица-бабка -
Мечта блатного поэта.
Давным-давно за полбанкой
Мне рассказала об этом
Моя красавица-бабка -
Мечта блатного поэта.
"Когда я буду бабушкой... " М. Цветаева
Олег Григорьев
Старая, слабая бабушка
Оставила дома ключик.
Звонила старая бабушка,
Но не открыл ей внучек.
Старая бабушка ухнула,
В дверь кулаком бахнула,
Дубовая дверь рухнула,
Соседка на кухне ахнула,
Качнулся сосед на стуле,
Свалился с кровати внучек.
Упала с полки кастрюля
И бабушкин маленький ключик
Старая, слабая бабушка
Оставила дома ключик.
Звонила старая бабушка,
Но не открыл ей внучек.
Старая бабушка ухнула,
В дверь кулаком бахнула,
Дубовая дверь рухнула,
Соседка на кухне ахнула,
Качнулся сосед на стуле,
Свалился с кровати внучек.
Упала с полки кастрюля
И бабушкин маленький ключик
Сказка о потерянном времени
Гайдар Тимур и его команда
Гайдар Тимур и его команда
Е. Катишонок
"Жили-были старик со старухой"
"...В тот год, когда старик встречал свой восьмой десяток, ноябрь выдался взбалмошным, как старая дева, долго удачно маскировался под спокойно золотеющий октябрь и даже солнечный сентябрь, любой ценой стараясь выглядеть моложе. Он усыплял бдительность прохожих, заставляя их стаскивать шарфы и менять пальто на легкие пыльники, чтобы через неделю-другую завыть уже по-декабрьски, закрутиться штопором по тротуару и швырнуть кому-нибудь в лицо горсть затоптанных листьев, припечатав для надежности липким ледяным дождем.
Тоня с матерью хлопотали изо всех сил, чтобы достойно отметить день ангела старика. Ну, о молочном поросенке в середине поста и речи не было, но многократные обходы базара не остались бесплодными: стол получился не хуже, чем у людей, то есть определенно лучше.
Собралась вся семья, уже начавшая разрастаться. Рядом с пустым Андрюшиным стулом сидел грешный, но прощеный старший брат с годовалым сыном на коленях. Напротив него Валька, в девичестве Ванда, кормила грудью первенца. Она была прекрасна классической красотой Мадонны, и даже когда кто-то, потянувшись за миногами, заслонял младенца, словно в фототрюке, сходство не исчезало. Симочка явился с медалями на груди, сияющими, как ризы на иконах. Он очень много и громко говорил; правда, и пил непотребно много, так что густые старухины брови держались на такой же высоте, как и Валькины, выщипанные модными изумленными арками.
Рядом с малышами странно выглядели повзрослевшие за время войны внуки. И то: красавице-цыганке Тайке уже двадцать стукнуло! Совсем невеста, думал Максимыч, незаметно любуясь старшей внучкой. И какие все разные, подумать только. Левка, брат родной, так и остался голубоглазым блондином, только что волосы чуть порусели. Вот Федины: малец — вылитый папаша, а дочка — та в Тонечку. Мотины больше в Паву пошли: смуглые все, а глаза узкие, как у матери; среднего в школе Мамаем прозвали. Глядя на Андрюшиных, дивовался: батьки совсем не видать, будто он и ни при чем. Оба плотные, как две репки, щекастые, в каждой руке по пирогу, смотрят буками.
Покойные эти мысли прервал Симочка. Он тянул рюмку через стол, картаво и надсадно крича:
— Фронтовые сто грамм, папаша! За то, что мы кровь проливали, а не отсиживались по тылам, как крысы! Выпьем!
Что Симочка всегда был пустомелей, знали все и как младшему и мамашиному баловню прощали многое; вернее, не обращали внимания. Однако ж тост баловень провозгласил ядовитый и отцу смотрел прямо в глаза.
Не сто, конечно, но свой маленький келишек старик наполнил. Взгляд сына встретил без улыбки и ответил негромко:
— Ты чужую кровь проливал, что ж ты фордыбачишь? А кто свою пролил, тот не вернулся.
Чокаться ни с кем не стал, а просто кивнул, как бы всем сразу, и выпил. Лица застыли на мгновение, словно показав, какой могла бы получиться фотография. Мотя втянул голову в плечи и смотрит на руку брата, сжимающую стакан, не рюмку; Пава разглаживает невесть откуда взявшуюся складку на скатерти; на лице Феденьки недоумение, в руке рюмка кагору (водка не полезна для сердца), а Тоня возмущенно что-то шепчет ему краем губ; Ира стиснула в руке платок и так замерла; дети смотрят во все глаза на звякающие дядькины медали; Надя, все еще жуя, с любопытством ерзает блестящими глазами, чтоб ничего не упустить, мамынька… Мамынька так яростно выпрямилась на стуле, что вся композиция распалась, и фотографии, если бы кто и вознамерился ее снять, не получилось.
— Совсем окозеливши?! — яростно и отчетливо выкрикнула она. Бровям ее просто некуда было больше подыматься, но паузу держать мамынька умела. Потом, среди ошеломленной тишины, добавила так же властно, но уже на октаву ниже: — Язык, что помело. Хватит выкамаривать.... "
"Жили-были старик со старухой"
"...В тот год, когда старик встречал свой восьмой десяток, ноябрь выдался взбалмошным, как старая дева, долго удачно маскировался под спокойно золотеющий октябрь и даже солнечный сентябрь, любой ценой стараясь выглядеть моложе. Он усыплял бдительность прохожих, заставляя их стаскивать шарфы и менять пальто на легкие пыльники, чтобы через неделю-другую завыть уже по-декабрьски, закрутиться штопором по тротуару и швырнуть кому-нибудь в лицо горсть затоптанных листьев, припечатав для надежности липким ледяным дождем.
Тоня с матерью хлопотали изо всех сил, чтобы достойно отметить день ангела старика. Ну, о молочном поросенке в середине поста и речи не было, но многократные обходы базара не остались бесплодными: стол получился не хуже, чем у людей, то есть определенно лучше.
Собралась вся семья, уже начавшая разрастаться. Рядом с пустым Андрюшиным стулом сидел грешный, но прощеный старший брат с годовалым сыном на коленях. Напротив него Валька, в девичестве Ванда, кормила грудью первенца. Она была прекрасна классической красотой Мадонны, и даже когда кто-то, потянувшись за миногами, заслонял младенца, словно в фототрюке, сходство не исчезало. Симочка явился с медалями на груди, сияющими, как ризы на иконах. Он очень много и громко говорил; правда, и пил непотребно много, так что густые старухины брови держались на такой же высоте, как и Валькины, выщипанные модными изумленными арками.
Рядом с малышами странно выглядели повзрослевшие за время войны внуки. И то: красавице-цыганке Тайке уже двадцать стукнуло! Совсем невеста, думал Максимыч, незаметно любуясь старшей внучкой. И какие все разные, подумать только. Левка, брат родной, так и остался голубоглазым блондином, только что волосы чуть порусели. Вот Федины: малец — вылитый папаша, а дочка — та в Тонечку. Мотины больше в Паву пошли: смуглые все, а глаза узкие, как у матери; среднего в школе Мамаем прозвали. Глядя на Андрюшиных, дивовался: батьки совсем не видать, будто он и ни при чем. Оба плотные, как две репки, щекастые, в каждой руке по пирогу, смотрят буками.
Покойные эти мысли прервал Симочка. Он тянул рюмку через стол, картаво и надсадно крича:
— Фронтовые сто грамм, папаша! За то, что мы кровь проливали, а не отсиживались по тылам, как крысы! Выпьем!
Что Симочка всегда был пустомелей, знали все и как младшему и мамашиному баловню прощали многое; вернее, не обращали внимания. Однако ж тост баловень провозгласил ядовитый и отцу смотрел прямо в глаза.
Не сто, конечно, но свой маленький келишек старик наполнил. Взгляд сына встретил без улыбки и ответил негромко:
— Ты чужую кровь проливал, что ж ты фордыбачишь? А кто свою пролил, тот не вернулся.
Чокаться ни с кем не стал, а просто кивнул, как бы всем сразу, и выпил. Лица застыли на мгновение, словно показав, какой могла бы получиться фотография. Мотя втянул голову в плечи и смотрит на руку брата, сжимающую стакан, не рюмку; Пава разглаживает невесть откуда взявшуюся складку на скатерти; на лице Феденьки недоумение, в руке рюмка кагору (водка не полезна для сердца), а Тоня возмущенно что-то шепчет ему краем губ; Ира стиснула в руке платок и так замерла; дети смотрят во все глаза на звякающие дядькины медали; Надя, все еще жуя, с любопытством ерзает блестящими глазами, чтоб ничего не упустить, мамынька… Мамынька так яростно выпрямилась на стуле, что вся композиция распалась, и фотографии, если бы кто и вознамерился ее снять, не получилось.
— Совсем окозеливши?! — яростно и отчетливо выкрикнула она. Бровям ее просто некуда было больше подыматься, но паузу держать мамынька умела. Потом, среди ошеломленной тишины, добавила так же властно, но уже на октаву ниже: — Язык, что помело. Хватит выкамаривать.... "
Риша Кид
Нино Чакветадзе

Сказка о рыбаке и рыбке-А. С. Пушкин
Стихотворение про бабушку читаетДиана Козакевич
https://www.youtube.com/watch?v=L5iBm2fSHJs
Золотаяя свадьба-исп. Кукушечка
https://www.youtube.com/watch?v=jOROIoQhkD8
Стихотворение про бабушку читаетДиана Козакевич
https://www.youtube.com/watch?v=L5iBm2fSHJs
Золотаяя свадьба-исп. Кукушечка
https://www.youtube.com/watch?v=jOROIoQhkD8
Я с бабушкой своею
Дружу давным-давно.
Она во всех затеях
Со мною заодно.
Я с ней не знаю скуки,
И все мне любо в ней.
Но бабушкины руки
Люблю всего сильней.
Ах, сколько руки эти
Чудесного творят!
Латают, вяжут, метят,
Все что-то мастерят.
Так толсто мажут пенки,
Так густо сыплют мак,
Так грубо трут ступеньки,
Ласкают нежно так.
Проворные - смотрите,
Готовы день-деньской
Оня плясать в корыте,
Шнырять по кладовой.
Настанет вечер - тени
Сплетают на стене
И сказки-сновиденья
Рассказывают мне.
Ко сну ночник засветят -
И тут замолкнут вдруг.
Умней их нет на свете
И нет добрее рук.
Дружу давным-давно.
Она во всех затеях
Со мною заодно.
Я с ней не знаю скуки,
И все мне любо в ней.
Но бабушкины руки
Люблю всего сильней.
Ах, сколько руки эти
Чудесного творят!
Латают, вяжут, метят,
Все что-то мастерят.
Так толсто мажут пенки,
Так густо сыплют мак,
Так грубо трут ступеньки,
Ласкают нежно так.
Проворные - смотрите,
Готовы день-деньской
Оня плясать в корыте,
Шнырять по кладовой.
Настанет вечер - тени
Сплетают на стене
И сказки-сновиденья
Рассказывают мне.
Ко сну ночник засветят -
И тут замолкнут вдруг.
Умней их нет на свете
И нет добрее рук.
Бабушка Яга...
Лариса Рубальская
Бабки-бабульки
В темноте нашел я тапки,
Снова ночь прошла без сна.
Где же бабки? Где же бабки?
Без конца твердит жена.
Я бы мог стоять на лапках
И служить им, как дурак.
Счастье жизни только в бабках.
А без бабок – просто мрак.
Бабки, бабки, бабки-бабульки.
Жизнь без вас, как темная ночь.
Бабки, бабки, бабки-бабульки,
Кто без вас мне может помочь?
У соседей все в порядке,
Тишь, покой и благодать.
Там всегда на месте бабки,
Мне же хочется рыдать.
По натуре я не тряпка,
На своем стоять могу.
Но за тем, чтоб были бабки,
На край света побегу.
Бабки, бабки, бабки-бабульки.
Жизнь без вас, как темная ночь.
Бабки, бабки, бабки-бабульки,
Кто без вас мне может помочь?
Раньше было по-другому,
Мы не ведали забот.
Бабки были вечно дома,
А теперь наоборот.
Мы ребенка не касались,
Бабки нянчили, но вдруг
Обе бабки взбунтовались
И уехали на юг.
--------------------------------------------
Николай Огарев
Ох! изба ты моя невысокая…
Посижу, погляжу из окна,
Только степь-то под снегом широкая,
Только степь впереди и видна.
Погляжу я вовнутрь: полно ль, пусто ли?..
Спит старуха моя, как в ночи;
Сиротинка-внучонок, знать с устали,
Под тулупом залег па печи,
Взял с собой и кота полосатого…
Только я словно жду-то чего,—
А чего? Разве гроба дощатого,
Да недолго, дождусь и его.
Жаль старуху мою одинокую!
А внучонок подсядет к окну,—
Только степь-то под снегом широкую,
Только степь и увидит одну.
---------------------------------------------------------
Сергей Есенин
ПИСЬМО К ДЕДУ
Покинул я
Родимое жилище.
Голубчик! Дедушка!
Я вновь к тебе пишу...
У вас под окнами
Теперь метели свищут,
И в дымовой трубе
Протяжный вой и шум,
Как будто сто чертей
Залезло на чердак.
А ты всю ночь не спишь
И дрыгаешь ногою.
И хочется тебе
Накинуть свой пиджак,
Пойти туда,
Избить всех кочергою.
Наивность милая
Нетронутой души!
Недаром прадед
За овса три меры
Тебя к дьячку водил
В заброшенной глуши
Учить: "Достойно есть"
И с "Отче" "Символ веры".
Хорошего коня пасут.
Отборный корм
Ему любви порука.
И, самого себя
Призвав на суд,
Тому же самому
Ты обучать стал внука.
Но внук учебы этой
Не постиг
И, к горечи твоей,
Ушел в страну чужую.
По-твоему, теперь
Бродягою брожу я,
Слагая в помыслах
Ненужный глупый стих.
Ты говоришь:
Что у тебя украли,
Что я дурак,
А город - плут и мот.
Но только, дедушка,
Едва ли так, едва ли, -
Плохую лошадь
Вор не уведет.
Плохую лошадь
Со двора не сгонишь,
Но тот, кто хочет
Знать другую гладь,
Тот скажет:
Чтоб не сгнить в затоне,
Страну родную
Нужно покидать.
Вот я и кинул.
Я в стране далекой.
Весна.
Здесь розы больше кулака.
И я твоей
Судьбине одинокой
Привет их теплый
Шлю издалека.
Теперь метель
Вовсю свистит в Рязани,
А у тебя -
Меня увидеть зуд.
Но ты ведь знаешь -
Никакие сани
Тебя сюда
Ко мне не завезут.
Я знаю -
Ты б приехал к розам,
К теплу.
Да только вот беда:
Твое проклятье
Силе паровоза
Тебя навек
Не сдвинет никуда.
А если я помру?
Ты слышишь, дедушка?
Помру я?
Ты сядешь или нет в вагон,
Чтобы присутствовать
На свадьбе похорон
И спеть в последнюю
Печаль мне "аллилуйя"?
Тогда садись, старик.
Садись без слез,
Доверься ты
Стальной кобыле.
Ах, что за лошадь,
Что за лошадь паровоз!
Ее, наверное,
В Германии купили.
Чугунный рот ее
Привык к огню,
И дым над ней, как грива, -
Черен, густ и четок.
Такую б гриву
Нашему коню, -
То сколько б вышло
Разных швабр и щеток!
Я знаю -
Время даже камень крошит..
И ты, старик,
Когда-нибудь поймешь,
Что, даже лучшую
Впрягая в сани лошадь,
В далекий край
Лишь кости привезешь...
Поймешь и то, Что я ушел недаром
Туда, где бег
Быстрее, чем полет.
В стране, объятой вьюгой
И пожаром, Плохую лошадь вор не уведет.
Бабки-бабульки
В темноте нашел я тапки,
Снова ночь прошла без сна.
Где же бабки? Где же бабки?
Без конца твердит жена.
Я бы мог стоять на лапках
И служить им, как дурак.
Счастье жизни только в бабках.
А без бабок – просто мрак.
Бабки, бабки, бабки-бабульки.
Жизнь без вас, как темная ночь.
Бабки, бабки, бабки-бабульки,
Кто без вас мне может помочь?
У соседей все в порядке,
Тишь, покой и благодать.
Там всегда на месте бабки,
Мне же хочется рыдать.
По натуре я не тряпка,
На своем стоять могу.
Но за тем, чтоб были бабки,
На край света побегу.
Бабки, бабки, бабки-бабульки.
Жизнь без вас, как темная ночь.
Бабки, бабки, бабки-бабульки,
Кто без вас мне может помочь?
Раньше было по-другому,
Мы не ведали забот.
Бабки были вечно дома,
А теперь наоборот.
Мы ребенка не касались,
Бабки нянчили, но вдруг
Обе бабки взбунтовались
И уехали на юг.
--------------------------------------------
Николай Огарев
Ох! изба ты моя невысокая…
Посижу, погляжу из окна,
Только степь-то под снегом широкая,
Только степь впереди и видна.
Погляжу я вовнутрь: полно ль, пусто ли?..
Спит старуха моя, как в ночи;
Сиротинка-внучонок, знать с устали,
Под тулупом залег па печи,
Взял с собой и кота полосатого…
Только я словно жду-то чего,—
А чего? Разве гроба дощатого,
Да недолго, дождусь и его.
Жаль старуху мою одинокую!
А внучонок подсядет к окну,—
Только степь-то под снегом широкую,
Только степь и увидит одну.
---------------------------------------------------------
Сергей Есенин
ПИСЬМО К ДЕДУ
Покинул я
Родимое жилище.
Голубчик! Дедушка!
Я вновь к тебе пишу...
У вас под окнами
Теперь метели свищут,
И в дымовой трубе
Протяжный вой и шум,
Как будто сто чертей
Залезло на чердак.
А ты всю ночь не спишь
И дрыгаешь ногою.
И хочется тебе
Накинуть свой пиджак,
Пойти туда,
Избить всех кочергою.
Наивность милая
Нетронутой души!
Недаром прадед
За овса три меры
Тебя к дьячку водил
В заброшенной глуши
Учить: "Достойно есть"
И с "Отче" "Символ веры".
Хорошего коня пасут.
Отборный корм
Ему любви порука.
И, самого себя
Призвав на суд,
Тому же самому
Ты обучать стал внука.
Но внук учебы этой
Не постиг
И, к горечи твоей,
Ушел в страну чужую.
По-твоему, теперь
Бродягою брожу я,
Слагая в помыслах
Ненужный глупый стих.
Ты говоришь:
Что у тебя украли,
Что я дурак,
А город - плут и мот.
Но только, дедушка,
Едва ли так, едва ли, -
Плохую лошадь
Вор не уведет.
Плохую лошадь
Со двора не сгонишь,
Но тот, кто хочет
Знать другую гладь,
Тот скажет:
Чтоб не сгнить в затоне,
Страну родную
Нужно покидать.
Вот я и кинул.
Я в стране далекой.
Весна.
Здесь розы больше кулака.
И я твоей
Судьбине одинокой
Привет их теплый
Шлю издалека.
Теперь метель
Вовсю свистит в Рязани,
А у тебя -
Меня увидеть зуд.
Но ты ведь знаешь -
Никакие сани
Тебя сюда
Ко мне не завезут.
Я знаю -
Ты б приехал к розам,
К теплу.
Да только вот беда:
Твое проклятье
Силе паровоза
Тебя навек
Не сдвинет никуда.
А если я помру?
Ты слышишь, дедушка?
Помру я?
Ты сядешь или нет в вагон,
Чтобы присутствовать
На свадьбе похорон
И спеть в последнюю
Печаль мне "аллилуйя"?
Тогда садись, старик.
Садись без слез,
Доверься ты
Стальной кобыле.
Ах, что за лошадь,
Что за лошадь паровоз!
Ее, наверное,
В Германии купили.
Чугунный рот ее
Привык к огню,
И дым над ней, как грива, -
Черен, густ и четок.
Такую б гриву
Нашему коню, -
То сколько б вышло
Разных швабр и щеток!
Я знаю -
Время даже камень крошит..
И ты, старик,
Когда-нибудь поймешь,
Что, даже лучшую
Впрягая в сани лошадь,
В далекий край
Лишь кости привезешь...
Поймешь и то, Что я ушел недаром
Туда, где бег
Быстрее, чем полет.
В стране, объятой вьюгой
И пожаром, Плохую лошадь вор не уведет.
Астафьев В. Последний поклон
Две бабушки
Две бабушки на лавочке
Сидели на пригорке.
Рассказывали бабушки:
- У нас одни пятерки!
Друг друга поздравляли,
Друг другу жали руки,
Хотя экзамен сдали
Не бабушки, а внуки! (А. Барто)
Две бабушки на лавочке
Сидели на пригорке.
Рассказывали бабушки:
- У нас одни пятерки!
Друг друга поздравляли,
Друг другу жали руки,
Хотя экзамен сдали
Не бабушки, а внуки! (А. Барто)
старуха Изергиль
дедушка Слышько у Бажова
дедушка Слышько у Бажова
Гоголь "Старосветские помещики"!
Похожие вопросы
- Бабушки и дедушки в литер. произведениях?
- Бабушки и дедушки Гарри Поттера
- в каких литер. произведения затронута тема литературы, восприятия ее?
- Какой еще бывает глупость на примерах из литер. произведений или кинофильмов?
- Литер. произведения, в названии которых имена собственные?
- Литер. произведения, в названии которых числа?
- Литер. произведения, в названии которых географические названия?
- Самое известное венчание в литер. произведениях?
- Литер. произведения, в названии или в тексте которых упоминаются географические названия?
- Литер. произведения, в тексте или в названии которых упоминается о космических объектах (звезды, планеты и т. д.)?