Известные серенады в литер. произведениях?

Серенада Смитта. Опера "Пертская красавица" Автор музыки Жорж Бизе. Либретто написано по одноименному роману Вальтера Скотта.
Чарующая мелодия, напоминание о рыцарстве, трубадурах, о волшебной силе любви, кружащей в вальсе - серенаде!

Тихо над Альямброй,
Дремлет вся натура,
Дремлет замок Памбра.
Спит Эстремадура!

Дайте мне мантилью,
Дайте мне гитару,
Дайте Инезилью,
Кастаньетов пару.

Дайте руку верную,
Два вершка булату,
Ревность непомерную,
Чашку шоколату.

Закурю сигару я,
Лишь взойдет луна...
Пусть дуэнья старая
Смотрит из окна.

За двумя решетками
Пусть меня клянет.
Пусть шевелит четками,
Старика зовет.

Слышу на балконе
Шорох платья... чу!
Подхожу я к донне,
Сбросил епанчу.

Погоди, прелестница,
Поздно и рано
Шелковую лестницу
Выну из кармана!

О синьора милая,
Здесь темно и серо...
Страсть кипит унылая
В вашем кавальеро.

Здесь, перед бананами, —
Если не наскучу, —
Я между фонтанами
Пропляшу качучу.

И на этом месте,
Если вы мне рады, —
Будем петь мы вместе
Ночью серенады.

Будет в нашей власти
Толковать о мире,
О вражде, о страсти,
О Гвадалквивире,

Об улыбках, взорах,
Вечном идеале,
О тореодорах
И об Эскульяре...

Но в такой позиции
Я боюся, страх,
Чтобы инквизиции
Не донес монах!

Уж недаром мерзостный
Старый альгвазил
Мне рукою дерзостной
Давеча грозил.

Но его, для сраму, я
Маврою одену;
Загоню на самую
На Сьерра-Морену!

Тихо над Альямброй,
Дремлет вся натура,
Дремлет замок Памба,
Спит Эстремадура.
(Козьма Прутков)

Во Флоренции нынче тепло,
И в Вероне, наверное, солнце.
И веронцы, надувшись вина,
К синьоритам идут под балкон.
Им с балконов платочки летят,
И поют молодые веронцы
О большой итальянской любви
Макаронным своим тенорком.

А у нас холода. Я стою
Под балконом твоим, синьорита.
Минус двадцать, а я без кальсон
Серенаду пою при луне.
Трудно петь без кальсон на ветру,
И закончится все простатитом.
Но просто ты там мелькнула в окне,
Разбудила надежду во мне.

Холодает. Буду краток.
Я к тому же без перчаток.
В общем, так: люблю тебя я, да и точка.
В нашем климате бывает,
Что любовь не вызревает.
Так не дай замерзнуть нежному росточку!

О себе пять слов буквально:
Я нормальный, не скандальный,
Романтичный, незлобивый, не упрямый.
Мало пью, курю полпачки,
Но ни дачи нет, ни тачки.
Жить у вас согласен даже с твоей мамой.

Выходи уже, давай!
На дворе не месяц май!
Кинь платочек мне с балкона,
Ми аморе белла донна!

Как вы любите нас доводить
До кипенья, до тряски, до жара.
Поморозить, помариновать,
Потомить, поиграть, потерзать.
Но ведь я же не белый медведь,
Не Папанин и не Чилингаров!
Я ж могу задубеть, околеть,
Так сказать, долго жить приказать.

Ну, короче, дело к ночи,
Между прочим, зябко очень,
И Москва – не Сочи, климат тут суровый.
Нету мочи, что ж ты хочешь,
Зайчик, выйди на балкончик,
Кинь платочек, и, желательно – пуховый.

На балконе шорох слышен –
Это мама твоя вышла.
– Буэна сэра, ночь-то лунная какая! -
И ответила мне мама
Непарламентски, но прямо
(Кой-какие выраженья опускаю):

– Петушок-петушок, трам-тарарам гребешок,
Что ж так сладко поёшь, людям спать не даёшь?
Трам-тарарам головушка, трах-тарарах бородушка,
Шо ж так сладко поешь, людям спать не даешь?
Ста н'франт а те-е-е,
Ста н'фрах-тарарах а те!!

(Проигрыш мандолина – аккордеон
«O sole mio», плавно переходящая в «…там, в степи глухой, замерзал ямщик…»)

Тут не просто поёт человек,
Тут вершится вселенская драма.
Тут столкнулись сегодня любовь
И стихия один на один.
И плевать, что соседи кричат,
И милицию вызвала мама.
Человек может все претерпеть
И принять... Только холодно, блин.

Воронок приедет споро,
Тормознет возле забора,
Подойдет ко мне орёл в бронежилете.
Козырнёт: «Сержант Метелин.
Это хто тут? Вы тут пели?
Мы по жалобе гражданки Капулетти».

Заберёт меня начальник
И посадит в обезьянник.
Слава Богу! Вот у них и отогреюсь.
Но я вернусь, презрев препоны,
Подлечусь, куплю кальсоны
И спою о том, как жду, люблю, надеюсь.

Нет повести печальнее, простите,
Чем повесть о любви и простатите.

А. Фет

Серенада

Тихо вечер догорает,
Горы золотя;
Знойный воздух холодает, -
Спи, мое дитя!

Соловьи давно запели,
Сумрак возвестя;
Струны робко зазвенели, -
Спи, мое дитя!

Смотрят ангельские очи,
Трепетно светя;
Так легко дыханье ночи, -
Спи, мое дитя!

Федерико Гарсия Лорка
СЕРЕНАДА

При луне у речной долины
полночь влагу в себя вбирает,
и на лунной груди Лолиты
от любви цветы умирают.

От любви цветы умирают.

Ночь нагая поет в долине
на мостах, летящих над мартом.
Осыпает себя Лолита
и волнами, и нежным нардом.

От любви цветы умирают.

Эта ночь серебра и аниса
сверкает на крышах голых.
Серебро зеркал и водопадов,
анис твоих бедер белых.

От любви цветы умирают.

Эжен де Блаас
"Серенада"

Б. Шоу
"Серенада"

....Я начал. При первой же ноте Линда вздрогнула и прислушалась. Когда я закончил фразу и стало ясно, что именно я играю, она отложила книгу. Мундштук был холодный, как лед, губы у меня замерзли и не повиновались, поэтому, несмотря на величайшие старания, я никак не мог избежать тех хриплых, булькающих звуков, которые порой возникают даже у лучших корнетистов. Тем не менее, хотя я продрог и очень нервничал, справился я со своей задачей весьма прилично. Преисполняясь все большей уверенности в своих силах по мере того, как дело подвигалось к концу, я частично загладил несовершенство начала властной звучностью заключительных тактов и даже добился неплохой трели на предпоследней ноте.

По возгласам одобрения, которые донеслись с улицы, когда я кончил, мне стало ясно, что там собралась толпа и что о немедленном бегстве не может быть и речи. Я положил корнет в сак и стал ждать, чтобы толпа рассеялась и можно было уйти. А пока я не отрывал глаз от тени в окне. Она писала. Неужели, подумал я, она пишет мне? Потом она поднялась; тень закрыла все окно, и я уже не мог различить ее движений. Я услышал звон колокольчика. Через минуту дверь дома отворилась. Я отступил за кадку с алоэ, но, узнав подкупленного мной слугу, тихо свистнул. Он подошел ко мне с письмом в руке. Сердце у меня забилось, когда я увидел его.

- Все в порядке, сэр, - сказал он. - Мисс Линда велела передать вам это письмо; но вы не должны распечатывать его, пока не придете домой.

- Значит, она знала, что это был я? - сказал я в восторге.

- Думаю, что да, сэр. Когда она позвонила, я постарался, чтобы никто другой меня не опередил. Она сказала мне: "Вы найдете в саду джентльмена. Отдайте ему эту записку и попросите его идти домой. Он не должен читать ее здесь".

- А на улице еще есть народ?

- Все разошлись, сэр. Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи, сэр.

….

"714, Парк-лет, пятница.

Дорогой мистер Порчерлестер... "

Я остановился. Неужели она приписала ему мою Серенаду? Но тут возникал куда более важный и неотложный вопрос: имею ли я право читать письмо, адресованное не мне? Однако любопытство и любовь взяли верх над щепетильностью. Дальше в письме говорилось:

"Весьма сожалею, что мое увлечение Серенадой Шуберта Вам представилось всего лишь поводом для насмешек. Я понимаю, это увлечение может показаться странным, но я бы не рассказала Вам о нем, если бы не была уверена, что Вы способны его понять.
Если Вам доставит удовольствие узнать, что Вы совершенно излечили меня от него, то поверьте: отныне Серенада не будет вызывать у меня ничего, кроме смеха и горечи. Я даже не подозревала, что человеческое горло может издавать подобные звуки, и, конечно, не догадывалась, какое представление Вы собираетесь устроить, когда Вы пообещали, что я услышу Ваш голос раньше, чем ожидаю. Еще только одно слово: прощайте! Я не буду иметь удовольствия встретиться с Вами у миссис Локсли-Холл, так как очень занята и не смогу быть у нее. По той же причине, к сожалению, я вынуждена отказаться от удовольствия принимать Вас у себя в этом сезоне. Искренне Ваша, дорогой мистер Порчерлестер,

Линда Финнайтингейл".

Я почувствовал, что переслать это письмо Порчерлестеру значило бы причинить ему лишнюю боль. Я понял также, что мой наставник был прав и что я не рожден для игры на корнет-а-пистоне. И я решил оставить этот инструмент.

Линда стала моей женой. Иногда я спрашиваю ее, почему она упорно отказывается принимать Порчерлестера, который дал мне слово офицера и джентльмена, что не знает, чем и когда он мог оскорбить ее. Но она каждый раз уклоняется от ответа.