Каков лирический мир Высоцкого? В какой среде живёт его Лирический герой?

Отдельные исповедальные ноты звучали ещё в ранних песнях Высоцкого, проступая сквозь «блатную» стилистику. Так, в «Серебряных струнах» (1962) на первый план выходит ощущение надрывной тоски о надорванной душе, об утраченной свободе, скованной сомкнувшимися стенами:

Загубили душу мне, отобрали волю, —
А теперь порвали серебряные струны....

С середины 60-х годов в лирике Высоцкого исповедальные мотивы зачастую связаны с многоплановой художественной разработкой образа двойника, олицетворяющего душевную дисгармонию. Негативное, разрушительное начало этот образ знаменует в таких стихах, как «Про чёрта» (1965–1966), «И вкусы и запросы мои — странны...» (1969), «Маски» (1971) и другие. В первом из названных стихотворений в качестве двойника лирического героя, погружённого в «запой от одиночества», выступает периодически являющийся ему чёрт. Двойник предстаёт здесь в сниженном виде: он «брезговать не стал» коньяком, «за обе щёки хлеб уписывал», знаком с «запойным управдомом» — то есть плоть от плоти родственен советской жизни. В фамильярном полуироническом обращении лирического героя с силами тьмы вырисовывается кризисное состояние души, готовой поддаться их власти, пренебречь своей индивидуальностью:

Я всё жду, когда придёт опять...
Я не то чтоб чокнутый какой,
Но лучше — с чёртом, чем с самим собой .

Комическое, сниженно-бытовое освещение «инфернальной» темы в этих заключительных строках отходит перед тягостным для лирического я чувствованием своей внутренней духовной неполноты. Углубление мотива двойничества, продиктованное усилением исповедальности, происходит в стихотворении «И вкусы и запросы мои — странны...». Как и в предыдущем случае, отношение к своему «второму Я в обличье подлеца» подчёркнуто иронично, но лирический герой, обнажая «гранки» своей страждущей души, с горечью говорит о трудности распознания в себе подлинного я:

Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе Я...

Как это часто бывает в лирике Высоцкого, исповедальные мотивы вплетены здесь в сюжетную динамику, за счёт чего обыденные явления наполняются бытийным, символическим смыслом. Возникающий здесь уголовный суд становится прообразом Страшного Суда и отчасти, по мысли исследователя, его «травестийным замещением» . В сознании же лирического я преобладает стремление к самоочищению и освобождению от ложных личин:

Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души!
Искореню, похороню, зарою, —
Очищусь, ничего не скрою я!

Позднее более сложное проявление внутренней раздвоенности души отразится в «Конях привередливых» (1972), хотя в поэтическом мире Высоцкого двойник мог ассоциироваться и с высшим зовом души, побуждающим к подвигу, самопожертвованию ]. Это видно в ряде военных песен, несущих в себе ярко выраженные исповедальные интенции: таковы «Песня самолёта-истребителя» (1968), построенная как взволнованный лирический монолог о «том, который во мне сидит» , или песня «Он не вернулся из боя» (1969), которую справедливо определяют как «исповедь-реквием»
Особенностью лирической исповеди Высоцкого оказывается преломление в ней характерных — в том числе и кризисных — сторон национального сознания.

в шалаше

В героиновом приходе.

Гамлет.