на кокурс "живая классика"

Рекомендую замечательный рассказ
А. Аверченко "Хлебушко,
как раз на злобу дня.

"У главного подъезда монументального здания было большое скопление карет и автомобилей.

Мордастый швейцар то и дело покрикивал на нерасторопных кучеров и тут же низкими поклонами приветствовал господ во фраках и шитых золотом мундирах, солидно выходящих из экипажей и автомобилей.

Худая деревенская баба в штопаных лаптях и белом платке, низко надвинутом на загорелый лоб, робко подошла к швейцару.

Переложила из одной руки в другую узелок и поклонилась в пояс...

- Тебе чего, убогая?

- Скажи-ка мне, кормилец, что это за господа такие?

- Междусоюзная конференция дружественных держав по вопросам мировой политики!

- Вишь ты, --вздохнула баба в стоптанных лапотках. - Сподобилась видеть.

- А ты кто будешь? - небрежно спросил швейцар.

- Россия я, благодетель, Россеюшка. Мне бы тут за колонкой постоять да хоть одним глазком поглядеть: каки-таки бывают конференции. Может, и на меня, сироту, кто-нибудь глазком зиркнет да обратит свое такое внимание.

Швейцар подумал и хотя был иностранец, но тут же сказал целую строку из Некрасова:

- "Наш не любит оборванной черни"... А впрочем, стой - мне что.

По лестнице всходили разные: и толстые, и тонкие, и ощипанные, во фраках, и дородные, в сверкающих золотом сюртуках с орденами и лентами.

Деревенская баба всем низко кланялась и смотрела на всех с робким испугом и тоской ожидания в слезящихся глазах.

Одному - расшитому золотом с ног до головы и обвешанному целой тучей орденов - она поклонилась ниже других.

- Вишь ты, --тихо заметила она швейцару. - Это, верно, самый главный!

- Какое! - пренебрежительно махнул рукой швейцар. - Внимания не стоит. Румын.

- А какой важный. Помню, было время, когда у меня под окошком на скрипочке пиликал, а теперь - ишь ты! И где это он так в орденах вывалялся?..

И снова на лице ее застыло вековечное выражение тоски и терпеливого ожидания...

Даже зависти не было в этом робком сердце.

* * *

Английский дипломат встал из-за зеленого стола, чтобы размяться, подошел к своему коллеге-французу и спросил его:

- Вы не знаете, что это там за оборванная баба около швейцара в вестибюле стоит?

- Разве не узнали? Россия это.

- Ох, уж эти мне бедные родственники! И чего ходит, спрашивается? Сказано ведь: будет время - разберем и ее дело. Стоит с узелком в руке и всем кланяется... По-моему, это шокинг.

- Да... Воображаю, что у нее там в узле... Наверное, полкаравая деревенского хлеба, и больше ничего.

- Как вы говорите?.. хлеб? Да. А что ж еще?

- Вы... уверены, что там у нее хлеб?

- Я думаю.

- Гм... да. А впрочем, надо бы с ней поговорить, расспросить ее. Все-таки мы должны быть деликатными. Она нам в войну здорово помогла. Я - сейчас!

И англичанин поспешно зашагал к выходу.

* * *

Вернулся через пять минут, оживленный:

- Итак... На чем мы остановились?

- Коллега, у вас на подбородке крошки...

- Гм... Откуда бы это? А вот мы их платочком.

* * *

Увязывая свой похудевший узелок, баба тут же быстро и благодарно крестилась и шептала швейцару.

- Ну, слава Богу... Сам-то обещал спомочь. Теперь поди, недолго и ждать.

И побрела восвояси, сгорбившись и тяжко ступая усталыми ногами в стоптанных лапотках

Источник: http://averchenko.lit-info.ru/averchenko/proza/dyuzhina-nozhej/hlebushko.htm

Вот отрывок из книги М. И. Цветаевой "Мой Пушкин":
"…Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну
(и может быть, в Татьяну немножко больше),
в них обоих вместе, в любовь.
И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись
одновременно в двух (в неё - немножко больше),
не в них двух, а в их любовь. В любовь.
Скамейка, на которой они – не - сидели, оказалась
предопределяющей.
Я ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались,
всегда - когда расставались.
Никогда не любила - когда садились, всегда - когда расходились.
Моя первая любовная сцена была нелюбовная:
он – не - любил (это я поняла), потому и не сел,
любила - она, потому и встала, они ни минуты не были вместе, ничего вместе не делали, делали совершенно обратное: он говорил, она молчала, он не любил,
она любила, он ушел, она осталась, так что если поднять
занавес - она одна стоит, а может быть, опять сидит,
потому что стояла она только потому, что – он - стоял,
а потом рухнула и так будет сидеть вечно.
Татьяна на той скамейке сидит вечно.
Эта первая моя любовная сцена, предопределила
все мои последующие, всю страсть во мне несчастной,
невзаимной, невозможной любви.
Я с той самой минуты не захотела быть счастливой и
этим себя на - нелюбовь - обрекла.
В том-то и все дело было, что он ее не любил,
и только потому она его - так, и только для того - его,
а не другого в любовь выбрала, что втайне - знала,
что он ее не сможет любить.
(Это я сейчас говорю, но - знала – уже тогда, тогда знала,
а сейчас научилась говорить.)
У людей с этим роковым даром несчастной - единоличной -
всей на себя взятой - любви - прямо – гений - на неподходящие предметы.
Так, Татьяна не только на всю мою жизнь повлияла,
но на самый факт моей жизни: не было бы пушкинской Татьяны - не было бы меня.
Ибо женщины – так - читают поэтов, а не иначе.
Показательно, однако, что мать меня Татьяной не назвала - должно быть, все-таки, -пожалела девочку...
-----
Можно выбрать также и ОЧЕНЬ ХОРОШИЕ рассказы поэта Константина Бальмонта - рекомендую:
"Васенька" (6 страничек); "Почему идет снег" (6 стр.); "Лунная гостья" (4 стр.), "Воробьеныш" (4 стр.); а также:
"Две чайки" (Северная фантазия); "Сибилла" (очерк); "Потерпевший кораблекрушение" (Египетская повесть); "Белое пёрышко" (Святочный сон); "Как я не украл"...
Из них - не сомневаюсь! - вам удастся найти что-то подходящее! Знаю, что на родине поэта, в городе Шуе, эти рассказы школьники исполняют на конкурсах чтецов, как и его замечательные стихи... Удачи вам!