ЗАГАДКА: «Бело, как снег; зелено, как лук; поёт как бес — повёртка в лес»: кто? Знаете ли другие загадки об этом бесе? +

Черно, как жук, бело, как снег, повертка в лес, поет, как бес
Сенничек с кулачок, а запирка с шесток
СОРОКА
У сороки странный фрак
Пусть бы черный. Это так
Но, чтоб фрак был черно-белый
И на бабе ошалелой
На нахальной и такой
Что, едва ты в лес ногой
Так стрекочет и хохочет
Точно черт ее щекочет
Ты из каторги бежишь
В глушь тайги, в лесную тишь
Ты бежал. Не тут-то было
Все кругом заголосило
В ликованьи ста сорок
Будешь пойман в быстрый срок
Бойся бабьего восстанья
Ведьм крылатых стрекотанья.
К. Бальмонт, 1921

Косы растрепаны, страшная, белая
Бегает, бегает, резвая, смелая
Темная ночь молчаливо пугается
Шалями тучек луна закрывается
Ветер-певун с завываньем кликуш
Мчится в лесную дремучую глушь
Роща грозится еловыми пиками
Прячутся совы с пугливыми криками
Машет колдунья руками костлявыми
Звезды моргают из туч над дубравами
Серьгами змеи под космы привешены
Кружится с вьюгою страшно и бешено
Пляшет колдунья под звон сосняка
С черною дрожью плывут облака.
С. Есенин

По Волхову струги бегут
Расписаны, червленые
Валы плеснут, щиты блеснут
Звенят мечи каленые
Варяжий князь идет на рать
На Новгород из-за моря
И алая, на горе, знать
Над Волховом горит заря
Темны леса, в водах струясь
Пустынны побережия
И держит речь дружине князь
"Сожгу леса медвежие
Мой лук на Новгород согну
И кровью город вспенится"
А темная по мху, по дну
Бежит за стругом ведьмица
Над лесом туча черный змей
Зарею вдоль распорота
Река кружит, и вот над ней
Семь башен Нова-Города
И турий рог хватает князь
Железной рукавицею
Но дрогнул струг, вода взвилась
Под ведьмой, девой птицею
Взлетела ведьмица на щегл
И пестрая и ясная
"Жених мой, здравствуй, князь и сокол
Тебя ль ждала напрасно я?
Люби меня!" в глаза глядясь
Поет она, как пьяная
И мертвый пал варяжий князь
В струи реки багряные.
А. Н. Толстой

Ты и во сне необычайна
Твоей одежды не коснусь
Дремлю и за дремотой тайна
И в тайне ты почиешь, Русь

Русь, опоясана реками
И дебрями окружена
С болотами и журавлями
И с мутным взором колдуна

Где разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сел

Где ведуны с ворожеями
Чаруют злаки на полях
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах.
А. Блок

Я - Эва, и страсти мои велики
Вся жизнь моя страстная дрожь
Глаза у меня огоньки-угольки
А волосы спелая рожь
И тянутся к ним из хлебов васильки
Загадочный век мой хорош

Видал ли ты эльфов в полночную тьму
Сквозь дым лиловатый костра?
Звенящих монет от тебя не возьму
Я призрачных эльфов сестра
А если забросишь колдунью в тюрьму
То гибель в неволе быстра

Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей
С утёса стремящийся вниз
От глаз моих темных, от дерзких речей
К невесте любимой вернись
Я, Эва, как ветер, а ветер ничей
Я сон твой. О рыцарь, проснись

Аббаты, свершая полночный дозор
Сказали:" Закрой свою дверь
Безумной колдунье, чьи взоры позор
Колдунья лукава, как зверь"
- Быть может и правда, но темен мой взор
Я тайна, а тайному верь

В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь
Но в смехе не радостно мне
Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь
Сегодня на лунном коне!
М. Цветаева

Я был в избушке на курьих ножках
Там всё как прежде. Сидит Яга
Пищали мыши и рылись в крошках
Старуха злая была строга

Но я был в шапке, был в невидимке
Стянул у Старой две нитки бус
Разгневал Ведьму и скрылся в дымке
И вот со смехом кручу свой ус

Пойду, пожалуй, теперь к Кощею
Найду для песен там жемчугов
До самой пасти приближусь к Змею
Узнаю тайны и был таков.
К. Бальмонт
-
На поле за горкой, где горка нижает
Где красные луковки солнце сажает
Где желтая рожь спорыньей поросла
Пригнулась, дымится избенка седая
Зеленые бревна, а крыша рудая
В червонную землю давненько вросла
Хихикает, морщится темный комочек
В окошке убогом колдун-колдуночек
С. Г

Гугл знает про сороку-белобоку;

Чёрно, как жук,
Бело, как снег,
Повертка в лес,
Поёт, как бес.

Белее снега чернее сажи Непоседа пестрая птица длиннохвостая
Рябо да не пес зелено да не лук
Сенничок с кулачок а запирка с шесток
Трещала с самого утра
У нее нарядный вид громче всех в лесу кричит
Черне
Верещунья белобока а зовут ее
Вертится стрекочет весь день хлопочет
Все стрекочет суетится ей на месте не сидится
Всех за день я навещу все что знаю растрещу
Длиннохвостая она со спины черным черна
Как трещотка птица эта одного с березой цвета
Чернее сажи белее снега

К, Бальмонт: "Ведьма"

"Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу.
Спросил ее: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?»
Смеется ведьма старая, смеется что есть сил:
«Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил.
Отверг живые радости, и стал себе врагом,
И тащишься в дремучий лес убогим стариком».
Я вижу, ведьма старая все знает про меня,
Смеется смехом дьявола, мечту мою кляня....

В. Высоцкий:

От скучных шабашей
Смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
"Ну что ты, брат-ведьма,
Пойтить посмотреть бы,
Как в городе наши живут!

Сергей Есенин

Косы растрепаны, страшная, белая,
Бегает, бегает, резвая, смелая.
Темная ночь молчаливо пугается,
Шалями тучек луна закрывается.
Ветер-певун с завываньем кликуш
Мчится в лесную дремучую глушь.
Роща грозится еловыми пиками,
Прячутся совы с пугливыми криками.
Машет колдунья руками костлявыми.
Звезды моргают из туч над дубравами.
Серьгами змеи под космы привешены,
Кружится с вьюгою страшно и бешено.
Пляшет колдунья под звон сосняка.
С черною дрожью плывут облака.

Константин Бальмонт
Химеры
Высоко на парижской Notre Dame
Красуются жестокие химеры.
Они умно уселись по местам.
В беспутстве соблюдая чувство меры,
И гнусность доведя до красоты,
Они могли бы нам являть примеры.
Лазурный фон небесной пустоты
Обогащен красою их несходства,
Господством в каждой — собственной черты.
Святых легко смешаешь, а уродство
Всегда фигурно, личность в нем видна,
В чем явное пороков превосходство.
Но общность между ними есть одна:
Как крючья вопросительного знака,
У всех химер изогнута спина.
Скептически произрастенья мрака,
Шпионски-выжидательны они,
Как мародеры возле бивуака.
Не получив ответа искони,
И чуждые голубоглазья веры,
Сидят архитектурные слепни, —
Односторонне-зрячие химеры,
Задумались над крышами домов,
Как на море уродливые шхеры.
Вкруг Церкви, этой высшей из основ,
Враждебным станом выстроились зданья,
Берлоги тьмы, уют распутных снов, —
И Церковь, осудивши те мечтанья
Сердец, обросших грубой тканью мха,
Развратный хаос в мире созиданья, —
Где дышит ядом каждая кроха, —
Воздвигла слепок мерзости звериной,
Зеркальный лик поклонников греха.
Но меж людей, быть может, я единый
В глубокий смысл чудовищ тех проник,
Всегда иное чуя за картиной.
Привет тебе, отшедший мои двойник,
Создатель этих двойственных видений.
Я в стих влагаю твой скульптурный крик.
Привет вам, сонмы страшных заблуждений!
Ты — гений сводни, дух единорог,
Сподручник жадный ведьмовских радений.
Гермафродит, глядящий на порок,
Ты жабу давишь в пытке дум бессонных,
Весь мир ты развратил бы, если б мог.
Концы ушей, продленно-заостренных,
Стоят, как бы заслышавши вдали
Протяжный гул тобою соблазненных.
Колдуний новых жабы привели.
Но ты уж слышишь ропот осужденья,
Для вас костры свирепые зажгли.
И ты, заклятый враг деторожденья,
Колдунья с птицей, демоны-враги,
Препоны для простого наслажденья!
Твое лицо — зловещий лик Яги,
Нагие десна алчны и беззубы,
Твоя рука имеет вид ноги,
Твои черты безжалостные грубы,
Застыли пряди каменных волос,
Не знали поцелуев эти губы, —
Не ведали глаза химеры слез,
И шерстью, точно сорною травою,
Твой хищный стан уродливо оброс.
Как вестник твой, крича, перед тобою
Стервятник омерзительный сидит,
Покрытый вместо перьев чешуею.
В его когтях какой-то зверь хрустит,
Но как ни гнусен вестник твой ужасный,
Ты более чудовищна на вид.
И оба вы судьбе своей подвластны,
Одна мечта на вас наводит лоск,
Единый гений, жесткий и бесстрастный.
Как сжат печатью вдавленною воск,
Так лоб у вас, наклонно убегая,
К убийству дух направил, сжавши мозг.
И ты еще, уродина другая,
Орангутанг и жалкий идиот,
Ты скорчился, в тоске изнемогая.
Убогий демон, выродок, и скот,
Герой мечты безумного Эдгара,
Зачатой в этом мире в черный год.
В тебе инстинкт горел огнем пожара,
И ты двух женщин подло умертвил,
Но в цвете крови странная есть чара.
Тебя нежданный ужас подавил,
И ты бежал на этот Дом Видений,
Беспомощный палач, лишенный сил.
Вы, дьяволы любовных наслаждений,
Как много в вас отверженной мечты.
Один как ангел, с крыльями… О, гений!
Зачем в беспутном пире срамоты,
Для сладости обманчивого часа,
Принизился до мелких тварей ты!
Твое лицо — бесстыдная гримаса,
Ты нагло манишь, высунув язык, —
Усталых ласк приправа и прикраса.
Ты знаешь, как продлить тягучий миг,
Ты, с холеными женскими руками,
Любовь умом обманывать привык.
Другой наглец, с кошачьими зрачками,
Над Городом Безумия склонясь,
Всем обликом хохочет над врагами.
Он гибок, сладострастен, и как раз
В объятьи насмерть с хохотом удавит,
Как змей вкруг тела нежного виясь.
Еще другой, всего превыше ставит
Блаженство в щель чужую заглянуть,
Глядит, дрожит, и грязный рот слюнявит.
Еще, с лицом козла, ввалилась грудь,
Глаза глубоко всажены в орбиты,
Сумел он весь в распутстве потонуть.
Вы разны все, и все вы стройно слиты,
Вы все незримой сетью сплетены,
Равно в семье единой и

Сие птица сорока