Литература
ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Тут жил Мартин Лютер. Там — братья Гримм…»: о каком городе пишет поэт? Кого еще вспоминает он? +
Тема: дома, связанные с жизнью известных людей, в отечественной поэзии ХХ века (2–3 примера-цитаты)
О мегаполисах Германии, её земельных столицах и крупных центрах нашим читателям известно если не всё, то уж, во всяком случае, многое. Куда меньше сведений о средних и малых городах Федеративной Республики. Сегодня наш путь лежит в древний гессенский город Марбург. Его мостовые помнят шаги Ломоносова. Его воспел Пастернак, чьи строки из одноименного стихотворения использованы в качестве заголовка этого очерка. Он стал главным местом действия романа современного российского писателя Сергея Есина.
МАРБУРГ
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, -
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.
Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: "Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба".
"Шагни, и еще раз",- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.
"Научишься шагом, а после хоть в бег",-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим -
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!) - этот вихрь духоты -
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все - живо. И все это тоже - подобья...
И тополь - король. Я играю с бессонницей.
И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
Борис Пастернак, 1916,1928
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это – звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это – древний сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
Александр Блок, 1921
Александру Блоку
Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом...
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня.
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье,
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
Анна Ахматова, 1914
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, -
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.
Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: "Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба".
"Шагни, и еще раз",- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.
"Научишься шагом, а после хоть в бег",-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим -
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!) - этот вихрь духоты -
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все - живо. И все это тоже - подобья...
И тополь - король. Я играю с бессонницей.
И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
Борис Пастернак, 1916,1928
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это – звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это – древний сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
Александр Блок, 1921
Александру Блоку
Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом...
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня.
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье,
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
Анна Ахматова, 1914
С партсобрания усталый
Шёл домой Иван Трофимыч
По пустынным переулкам
С красной папкою подмышкой...
Слабо фонари светили,
Тихим был уснувший город.
До дверей его подъезда
Оставалось уж немного,
Как молодчик в чёрной куртке
И с серьгою в левом ухе
Выскочил из-за помойки
С другом в сапогах кирзовых.
[тут погрызли мыши...]
А затем в мозгу сверкнуло,
Член опал, согнулись ноги
И Иван Трофимыч рухнул
На засратые ступени.
С головой, пробитой ломом,
И ножом огромным в жопе
До утра лежать остался
Возле ярко-красной папки...
Шёл домой Иван Трофимыч
По пустынным переулкам
С красной папкою подмышкой...
Слабо фонари светили,
Тихим был уснувший город.
До дверей его подъезда
Оставалось уж немного,
Как молодчик в чёрной куртке
И с серьгою в левом ухе
Выскочил из-за помойки
С другом в сапогах кирзовых.
[тут погрызли мыши...]
А затем в мозгу сверкнуло,
Член опал, согнулись ноги
И Иван Трофимыч рухнул
На засратые ступени.
С головой, пробитой ломом,
И ножом огромным в жопе
До утра лежать остался
Возле ярко-красной папки...
Похожие вопросы
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Поэт, поверьте, не всегда угрюм, и пишет он чернилами, не кровью» — готовы поспорить с автором? +
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: как вы ответите на вопрос (текст см. ниже), заданный поэтом Николаем ТРЯПКИНЫМ (19.12.1918—1999),
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Кому другому, но поэту молчать потомки не дадут!» — и что ответит Поэт, что расскажет о жизни? +
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы…» (В. Войнович) —кто ещё из поэтов писал
- Можно ли считать, что Андерсен сплагиатил сказку про Диких Лебедей у Братьев Гримм?
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Служив отлично-благородно, долгами жил его отец…» — Пушкин об отце Онегина: вроде бы и не глупый,
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «...прослыть обидно помешанным иль просто дураком» — а вы согласны с поэтом? (назовите его) +
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Я вижу новый бой во имя новой воли! Ломать — я буду с вами! строить — нет!..» - так заявлял поэт+
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Художники, ваятели, поэты, музыканты, строители, искатели, мыслители, певцы, вы скрепы невесомого»
- ТВОРЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «В негодовании ревнивом поэт конца мазурки ждет и в котильон её зовёт...» ("Евгений Онегин", гл. V)+