Прозаик Варлам ШАЛАМОВ (18.6.1907—1982), автор «Колымских рассказов» — одного из наиболее известных литературных циклов

Поэт — не дипломат,
Поэтому — убит.
Смертелен этот яд.
Смертелен этот быт. (ВШ)
______________________________________________________________
Актуально ли? А что с тех пор изменилось? Радикально улучшилась «человеческая порода»? Человек человеку больше не волк? «Такое не повторится»? –
Нет. Сегодня мы знаем, что нет предела злу, наглядно видим, что любую человеческую трагедию, немыслимое страдание мы способны превратить в «попсу», оболгать, унизить.
Варлам Тихонович Шаламов… великий мученик. Теперь-то мы знаем о нем многое, но, когда я впервые услышала это имя по радио «Свобода», не знала о нем ничего и, словно из-под земли, «из-под глыб», словно из какой-то страшной «братской» могилы доносился до меня этот голос, эта не совместимая с жизнью правда.
Он провел в лагерях 18 лет плюс полтора года промежутка между вторым и третьим сроком, когда его никто и не подумал выпустить на волю. Пройдя все круги колымского ада, он написал, что «считает лагерь отрицательным опытом для человека – с первого до последнего часа». Начав писать "Колымские рассказы" в 1954 году, предлагал их разным советским журналам и издательствам – с одним и тем же результатом. А в декабре 1966-го первые четыре рассказа вышли в нью-йоркском "Новом журнале".
Следственные дела Шаламова опубликованы. Там нет ни признаний, ни раскаяния.
Такая литература не может не оказать воздействие не только на мировоззрение читателей, но и на философию, потому что, благодаря художественной силе она поднимается до высокого уровня обобщения, ставя под вопрос сами основы этики человеческого существования. И поднимает один из главных философских вопросов: как возможна свобода?
ВШ не раз повторяет, что он не знает, благо ли то, что ему удалось выжить. Главную свою задачу он видит в том, чтобы понять: «Как вывести закон распада? Закон сопротивления распаду? Как рассказать о том, что только религиозники были сравнительно стойкой группой? Что партийцы и люди интеллигентных профессий разлагались раньше других? В чем был закон? В физической ли крепости? В присутствии ли какой-либо идеи? Кто гибнет раньше? Виноватые или невиноватые? Почему в глазах простого народа интеллигенты лагерей не были мучениками идеи? О том, что человек человеку — волк и когда это бывает. У какой последней черты теряется человеческое? Как о всем этом рассказать?»

Я родилась в больнице, где фельдшером был Варлам Тихонович, на Левом берегу. Мои родители знали его по Колыме, дружили в Москве, потом, увы, отцу пришлось устраивать его в дом престарелых, когда он не мог уже себя обслуживать. Я издала книгу стихов лагерных поэтов "Мы - летописцы пимены и нам не надо имени" (шаламовские строки), там есть не публиковавшиеся ранее стихи Шаламова. Самым сильным я считаю стихотворение "Тост за речку Аян-Урях"

Я забыл погоду детства,
Тёплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.

И осталось так немного
В бедной памяти моей -
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,

Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.

Это всё ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
---
Стихи - это боль, и защита от боли,
И - если возможно! - игра.
Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,
На кончике пляшут пера.

Стихи - это боль и целительный пластырь,
Каким утишается боль,
Каким утешает мгновенно лекарство -
Его чудодейственна роль.

Стихи - это боль, это скорая помощь,
Чужие, свои - всё равно,
Аптекарь шагает от дома до дома,
Под каждое ходит окно.

Стихи - это тот дополнительный градус
Любых человечьих страстей,
Каким накаляется проза на радость
Хранителей детских затей.

Рецептом ли модным, рецептом старинным
Фармакологических книг,
Стихи - как таблетка нитроглицерина,
Положенная под язык.

Среди всевозможных разрывов и бедствий
С облаткой дежурит поэт.
Стихи - это просто подручное средство,
Индивидуальный пакет.
---
Вода сверкает как стеклярус,
Гремит, качается, и вот -
Как нож, втыкают в небо парус,
И лодка по морю плывёт.

Нам не узнать при лунном свете,
Где небеса и где вода.
Куда закидывают сети,
Куда заводят невода.

Стекают с пальцев капли ртути.
И звёзды, будто поплавки,
Ныряют средь вечерней мути
За полсажени от руки.

Я в море лодкой обозначу
Светящуюся борозду
И вместо рыбы наудачу
Из моря вытащу звезду.
---
Ты, белка, всё ещё не птица,
Но твой косматый чёрный хвост
Вошёл в небесные границы
И долетал почти до звёзд.

Когда в рассыпчатой метели
Твой путь домой ещё далёк
И ты торопишься к постели
Колючим ветрам поперёк,

Любая птица удивится
Твоим пределам высоты, -
Зимой и птицам-то не снится
Та высота, где лазишь ты.

И, с ветки прыгая на ветку,
Раскачиваясь на весу,
Ты - акробат без всякой сетки
Предохраняющей в лесу,

Где, рассчитав свои движенья,
Сквозь всю сиреневую тьму
Летишь почти без напряженья
К лесному дому своему.

Ты по таинственным приметам
Найдёшь знакомое дупло,
Дупло, где есть немножко света,
А также пища и тепло.

Ты доберёшься до кладовки,
До драгоценного дупла,
Где поздней осенью так ловко
Запасы пищи собрала.

Там в яму свалена брусника,
Полны орехами углы
По нраву той природы дикой,
Где зимы пусты и голы.

И, до утра луща орехи,
Лесная наша егоза,
Ты щуришь узкие от смеха,
Едва заметные глаза.
---
Велики ручья утраты,
И ему не до речей:
Ледяною лапой сжатый,
Задыхается ручей.

Он бурлит в гранитной яме,
Преодолевая лёд,
И холодными камнями
Набивает полон рот.

И ручья косноязычье
Не понятно никому,
Разве только стае птичьей,
Подлетающей к нему.

И взъерошенные птицы
Прекращают перелёт,
Чтоб воды в ручье напиться,
Уцепясь на хрупкий лёд.

Чтоб по горлу пробежала
Капля горного питья,
Точно судорога жалоб
Перемёрзшего ручья.
--
Больного сердца голос властный
Мне повторяет сотый раз,
Что я живу не понапрасну,
Когда пытаюсь жить для вас.

Я, как пчела у Метерлинка,
Трудолюбивая пчела,
Которой вовсе не в новинку
Людские скорбные дела.

Я до рассвета собираю,
Коплю по капле слёзный мёд,
И пытке той конца не знаю,
И не отбиться от хлопот.

И чем согласней, чем тревожней
К бумаге просятся слова,
Тем я живу неосторожней
И горячее голова.
--
На склоне гор, на склоне лет
Я выбил в камне твой портрет.
Кирка и обух топора
Надёжней хрупкого пера.
Я вызвал женские черты
Со всем отчаяньем тщеты.
Скалу с твоею головой
Я вправил в перстень снеговой.
И, чтоб не мучила тоска,
Я спрятал перстень в облака.

"Этот мир - реальней чем гомеровские небеса. Лагерь - отрицательная школа жизни целиком и полностью..." В. Шаламов

ВШ-это лагерный поэтический драйв.

Пехотинцы Сталина вспоминают что бежали из госпиталей, но не патриотизма или родины ради, но чтобы вновь попасть на фронт-таков военный психический драйв-близкого слежения за смертью.

Я читал. Страшные были времена. Как гнилые интеллигентишки попадали к блатным в лагерные бараки... Ужас.

Наше мнение, что твои вопросы, даже не вопросы а х... понять что не актуально и никому ненадо, удали акк и разбей компьютер)))

Проза очень актуальна

Луне, быть может, непонятно

Людское робкое житье,

И ей, быть может, неприятно,

Что так глазеют на нее

Сегодня, кажется, недаром,

Не понапрасну, не зазря

Хрипеть приходится гитарам

В чертополохе пустыря

Но все же, плечи расправляя,

Покорный сердца прямоте

Шагну назад из двери рая

В передрассветной темноте

Шагну туда, где боль и жалость,

Чужая жалость, может быть,

С моей давно перемешалась,

И только так могу я жить.

----------------------------------------------------

Я сказанья нашей эры

Для потомков сберегу.

Долотом скребу в пещере

На скалистом берегу.

Тяжело, должно быть, бремя

Героических баллад,

Залетевших в наше время,

Время болей и утрат.

На заброшенных гробницах

Высекаю имена,

Запишу на память птицам

Даты, сроки, имена...

Только у много пережившего и перестрадавшего человека могли родиться такие строки.

Колымские рассказы, пожалуй, самое страшное, что было написано на тему ГУЛАГа.

Актуально ли? Да, наверно, к сожалению.

Актуально.
Особенно слова о том, что простое происхождение человека не является гарантией высокой нравственности.

На мой взгляд, это вообще лучший русский писатель советского периода.