«Промелькнёт — не Рыба-Кит, Трудно ухватиться! Точно радуга блестит! Почему же не летит Чудная Жар-Птица?» — ваш ответ?

Быть не частью, а всем: не с одной стороны, а с обеих.
Зритель захвачен игрой – ты не актер и не зритель,
Ты соучастник судьбы, раскрывающий замысел драмы. (М. Волошин.)
_______________________________________________________________________
Многие, отдыхая душой, гостили под крылом Макса, многих и многих воспитал его дух и гостеприимный дом, поэтому нет ничего удивительного в том, что множество людей – поэтов и непоэтов – отозвались стихами-посвящениями в попытках осмыслить его личность, жизнь, поэзию, его уход. Это лишь малая толика образов, набросков, представлений, изображений, очертаний:

Ты говорил, а я тебе внимал.
Элладу ты явил в словах немногих:
И тишину ее холмов отлогих,
И рощ, где фавн под дубом задремал. (Сергей Соловьев)

В его речах, неспешных и спокойных,
И в поступи, и в музыке стихов —
Иных времен, торжественных и стройных,
Мне слышится многоголосый зов. (Эрих Голлербах)

Впивая всех веков и поколений хмель.
Замкнув свою мечту в полынном кругозоре,
Из скифских пажитей и эллинского моря
Он изваял страну и назвал: Коктебель. (Всеволод Рождественский)

Не маска ли? Какая, к черту, маска,
Когда к Деникину, сверкая гневом,
Он входит и приказывает, чтобы
Освобожден был из тюрьмы поэт —
И слушается генерал! Когда
Он заступается за Черубину
И хладнокровно подставляет грудь
Под снайперскую пулю Гумилева!
Когда годами он — поэт, мыслитель,
Знаток искусства, полиглот, историк —
Питается одной капустой нищей,
Чтоб коктебельский рисовать пейзаж. (Георгий Шенгели)

Люблю тебя за то, что твердою киркой
Ты разрываешь глубь и камень дорогой
С другим поставишь в ряд рукою хладнокровной.

Но более всего, в людской пустыне ровной,
Ценю в тебе, что ты душой своей упрям
И рядом с торжищем всегда построишь храм. (Константин Бальмонт)

Своею жизнью он учил — не чтить
Преград, нагроможденных веком,
В дни мятежей — не гражданином быть,
Не воином, но человеком. (Даниил Андреев)

Ветхозаветная тишина,
Сирой полыни крестик.
Похоронили поэта на
Самом высоком месте. (М. Цветаева)

Крест из камней лег на бугор овальный,
Два-три цветочка в банке жестяной.
Но если ты пришел сюда печальный,
Утешен будешь ясной тишиной
И красотою некой изначальной
Над бедною могилою степной.
Будь век другой, молва была б готова
Считать ее могилою святого. (Сергей Шервинский)

М. Цветаева

Промелькнет — не Рыба-Кит,
Трудно ухватиться!
Точно радуга блестит!
Почему же не летит
Чудная Жар-Птица?

Плакать — глупо. Он не глуп,
Он совсем не плакса,
Не надует гордых губ, -
Ведь Жар-Птица, а не суп
Ожидает Макса!

Как зарница! На хвосте
Золотые блестки!
Много птиц, да все не те...
На ресницах в темноте
Засияли слезки.

Он тесней к окну приник:
Серые фигуры...
Вдалеке унылый крик...
—В эту ночь он всё постиг,
Мальчик белокурый!
---
Макс Волошин первый был,
Нежно Майенку любил,
Предприимчивый Бальмонт
Звал с собой за горизонт,
Вячеслав Иванов сам
Пел над люлькой по часам:
Баю-баюшки-баю,
Баю Майенку мою.
---
...А впрочем, что ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! -
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.

В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век — гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый

Спит — на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы — преображенье.

Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит -

Вожатому — душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та — как бы ни звалась -
До веку будет зваться
Волошинской.
---
Над вороным утесом -
Белой зари рукав.
Ногу — уже с заносом
Бега — с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце -
Макс! мне было — так верно
Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на восхолмье,
С глыбы да на утес -

По трехсаженным креслам:
—Тронам иных эпох! -
Макс! мне было — так лестно
Лезть за тобою — Бог...

...Только теперь, в подполье,
Вижу, когда потух
Свет — до чего мне вольно
Было в охвате двух

Рук твоих... В первых встречных
Царстве — о сам суди,
Макс, до чего мне вечно
Было в твоей груди!

Пусть ни единой травки,
Площе, чем на столе -
Макс! мне будет — так мягко
Спать на твоей скале!
---
Наш Агамемнон, наш Амфитрион
И наш Орфей, царь области рубежной,
Где Киммерии знойный Орион
Чуть бросит взгляд и гаснет неизбежно!

Ты, ты изваял этих гор хребет,
Им оградил себя от горьких лавров,
И в тверди глыб, для казни и побед,
Свой лабиринт сокрыл для минотавров,

Ряд входов с моря ты открыл в Аид,
Чтоб доступ к Стиксу прост был; ты, во мраке,
Там души предков кличешь, но таит
Тьма недр виденья: голоса и зраки.

В расщепы гор вложил ты халцедон,
И аметист, и сердолик, – но ими,
Твоей волшбой, гремит лишь Посейдон,
Играя в мяч со скалами нагими.

К себе деревьям путь ты запретил,
Свой мир покрыв полынью и волчцами,
Чтоб был над степью ярче ход светил
В твоих волнах, дробящихся венцами.

Но по желанью смерч ты взводишь ввысь,
Иль тмишь Луну в багровом одеяньи,
Иль чарой слов ей вновь велишь: явись –
Да небеса гласят твои даянья!

И тщетна баснь, что древний Карадаг
Изверженец давно былого мира:
Тобой творен он, и ты рад, о маг,
Скрыть божество в безликий столп кумира.
В. Брюсов

Успокойся на том,
чтобы мудрая тень Карадага,
пережившая столькие времена,
твои долгие ночи с тобой коротала
и Волошина мягкую тень привела...
Е. Евтушенко

О, как молодо водам под кистью твоей,
Как прохладно луне под спокойной рукой!..
Осиянный серебряной сенью кудрей,
Возникал в акварелях бессмертный покой.

Я всем телом хотела б впитаться туда,
Я забыла б свой облик за блик на песке.
Лёгкий след акварели, сухая вода,
Я пила бы на этом бумажном листке.

И, влюблённо следя за движением век,
Озарённая ласковым холодом глаз,
Поняла б наконец, что любой человек
Этот призрачный мир где-то видел хоть раз...
М. Петровых

Моя любовь твоей мечте близка
Во всех путях, во всех ее касаньях,
Твоя печаль моей любви легка,
Твоя печаль в моих воспоминаньях.
Моей любви печать в твоем лице,
Моя любовь в магическом кольце
Вписала нас в единых начертаньях...
Ч. де Габриак

Чудо-Рыба, Рыба-Кит,
И Жар-Птица тоже
Отрицают скучный быт,
Как и Макс Волошин.

Крымским солнцем вдохновлён,
Мастер слов и кисти,
Был великим чудаком
Этот узник мысли.

В мире сказочном своём
Был он странно счастлив,
Забываясь долгим сном
Вне любых напастей.

Он загадка и сейчас,
В мире электронном,
Этот бородатый Макс,
Добрый и огромный.

диарея у нее... смурфиков наклевалась..

...потому-что потому у жар птицы перья во, а тут видно ничего!. Наш ответ.