Литература . Монолог Чацкого

Монолог Чацкого -это выражение отношения к засилью
иностранцев и иностранного в России.

Чацкий говорит о французике из Бордо, который ехал в
Россию с испугом,
а приехал и увидел и услышал всё родное:
родную французскую речь, привычную моду.
Помимо обычной желчи и сарказма, в словах Чацкого
чувствуются боль и обида.
Во что превратилась Россия?!
"Ни звука русского, ни русского лица", лишь пустое, рабское,
слепое подражание Франции:

Ах! Франция! Нет в мире лучше края! -
Решили две княжны, сестрицы,
повторяя Урок, который им из детства
натвержен.

Чацкому больно за Россию, за то, что русские обычаи,
язык и святая старина были отданы "в обмен на новый лад"
и новую одежду шутовскую.
Все исконно русское постепенно себя изживает.
Воскреснем ли когда от
чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
- горько вопрошает Чацкий и добавляет:
Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,
В чьей, по несчастью, голове
Пять, шесть найдется
мыслей здравых
И он осмелится их гласно объявлять, -
Глядь...

Чацкий недоговорил, но и без того понятно, что он хотел сказать.
Каждый, кто не захочет жить в слепом подражании пустым
чужестранным обычаям, кто осмелится вслух высказать своё
мнение, противоречащее общепринятым нормам, рискует
оказаться изгнанным из общества и стать в его глазах
сумасшедшим.

Взаимоотношение национального и европейского – важная
для того времени проблема.
Национальная самобытность – идеал декабристов.
Отношение "века минувшего" к засилбю иностранцев и
иностранного неоднозначно.
Фамусов тоже недоволен французскими модами.
Он говорит: "А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
оттуда моды к нам, и …, и музы, губители карманов и
сердец…"
Здесь он искренен, его речь показывает, что он человек
неглупый.
Но с другой стороны, желая понравиться Скалозубу,
изрекает: "Дверь отперта для званых и незваных, особенно
из иностранных"

Монолог Чацкого о французике из бордо.
В той комнате незначащая встреча: Французик из Бордо, надсаживая грудь, Собрал вокруг себя род веча И сказывал, как снаряжался в путь В Россию, к варварам, со страхом и слезами; Приехал – и нашел, что ласкам нет конца; Ни звука русского, ни русского лица Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями; Своя провинция. – Посмотришь, вечерком Он чувствует себя здесь маленьким царьком; Такой же толк у дам, такие же наряды… Он рад, но мы не рады. Умолк. И тут со всех сторон Тоска, и оханье, и стон. Ах! Франция! Нет в мире лучше края! – Решили две княжны, сестрицы, повторяя Урок, который им из детства натвержён. Куда деваться от княжон! – Я одаль воссылал желанья Смиренные, однако вслух, Чтоб истребил господь нечистый этот дух Пустого, рабского, слепого подражанья; Чтоб искру заронил он в ком‑нибудь с душой, Кто мог бы словом и примером Нас удержать, как крепкою вожжой, От жалкой тошноты по стороне чужой. Пускай меня отъявят старовером, Но хуже для меня наш Север во сто крат С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад – И нравы, и язык, и старину святую, И величавую одежду на другую По шутовскому образцу: Хвост сзади, спереди какой‑то чудный выем, Рассудку вопреки, наперекор стихиям; Движенья связаны, и не краса лицу; Смешные, бритые, седые подбородки! Как платья, волосы, так и умы коротки!.. Ах! если рождены мы всё перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого у них незнанья иноземцев. Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, бодрый наш народ Хотя по языку нас не считал за немцев. «Как европейское поставить в параллель С национальным? – странно что‑то! Ну как перевести мадам и мадмуазель? Ужли сударыня!!» – забормотал мне кто‑то… Вообразите, тут у всех На мой же счет поднялся смех. «Сударыня! Ха! ха! ха! ха! прекрасно! Сударыня! Ха! ха! ха! ха! ужасно!!» – Я, рассердясь и жизнь кляня, Готовил им ответ громовый; Но все оставили меня. – Вот случай вам со мною, он не новый; Москва и Петербург – во всей России то, Что человек из города Бордо, Лишь рот открыл, имеет счастье Во всех княжон вселять участье; И в Петербурге, и в Москве, Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых, В чьей, по несчастью, голове Пять, шесть найдется мыслей здравых, И он осмелится их гласно объявлять, – Глядь…