Назовите пять фамилий в память о них ( см. вн.)?

Рылеев, Пестель, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол, Каховский.

Кондратий Рылеев, Михаил Бестужев-Рюмин, Пётр Каховский, Сергей Муравьев-Апостол, Павел Пестель

Осип Мандельштам
Декабрист

"Тому свидетельство языческий сенат, -
Сии дела не умирают"
Он раскурил чубук и запахнул халат,
А рядом в шахматы играют.

Честолюбивый сон он променял на сруб
В глухом урочище Сибири,
И вычурный чубук у ядовитых губ,
Сказавших правду в скорбном мире.

Шумели в первый раз германские дубы,
Европа плакала в тенетах,
Квадриги черные вставали на дыбы
На триумфальных поворотах.

Бывало, голубой в стаканах пунш горит,
С широким шумом самовара
Подруга рейнская тихонько говорит,
Вольнолюбивая гитара.

Еще волнуются живые голоса
О сладкой вольности гражданства,
Но жертвы не хотят слепые небеса,
Вернее труд и постоянство.

Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея.

Александр Розенбаум.
Декабрьский сон

Я проснулся вчера не в квартире пустой,
Сладкий сон оказался недлинным.
Зимний вечер свистел за сырою стеной
Алексеевского равелина.

Гулким эхом шаги караульных в ночи
Заунывную песню мне пели,
И дрожал огонёк одинокой свечи
На распахнутых крыльях шинелей.

Метелью белою, сапогами по морде нам.
Что же ты сделала со всеми нами, Родина?
Может, не видишь? Да не слепая ты, вроде бы,
Родина, Родина, Родина, Родина...

И уткнувшись в прославленный невский гранит
Лбом горячим, закашлялся криком:
"Сколько наших крестов по России стоит,
Ну а сколько могил позабытых?!"

Барабанная дробь, и солдаты мои
На плацу зазвенели штыками.
Захлебнувшись в петле, оборвался мотив...
И осталась лишь вечная память...

Александр Городницкий
Иван Пущин и Матвей Муравьев

За окнами темно, закрыты ставни на ночь.
Ущербная луна струит холодный свет.
Раскупорим вино, мой друг, Матвей Иваныч,
Воспомним имена иных, которых нет.

Седые рудники нам спины не согнули,
И барабанный бой над нашею судьбой.
Острогам вопреки, штрафной чеченской пуле
Мы выжили с тобой, мы выжили с тобой.

Кругом колючий снег, пустыня без предела.
За праздничным столом остались мы вдвоем.
Идет на убыль век, и никому нет дела,
Что мы еще живем, что мы еще живем.

Свечей ложится медь на белые затылки.
Страшней стальных цепей забвения печать.
Лишь прятать нам под клеть с записками бутылки
Да грамоте детей сибирских обучать...

Не ставит ни во что нас грозное начальство,
Уверено вполне, что завтра мы умрем.
Так выпьем же за то, чтоб календарь кончался
Четырнадцатым незабвенным декабрем!