ПОЭТИЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Кто были мы, шестидесятники? На гребне вала пенного в ХХ веке как десантники из двадцать первого

Евгений Евтушенко. Шестидесятники
Р. Рождественскому

Андрей Дементьев

Пять легендарных имен.
Пять гениальных поэтов…
Вышли они из времен
Пушкина, Тютчева, Фета.
И породнившись судьбой
С их поэтической силой,
Стали самими собой,
Как и задумано было.

Книги их рядом стоят —
Белла с Андреем и Роберт,
Женя и грустный Булат…
Час их бессмертия пробил.

Как одиноко теперь
Жене, с кем все начинали,
Возле нежданных потерь,
Около горькой печали.

Пять легендарных имен.
Пять гениальных поэтов…
Вспыхнул вдали небосклон
Пушкина, Тютчева, Фета.

Роберт Рождественский

Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так;
Извините:
Жил я впервые на этой земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь...
И по-другому прожить обещаю.
Если вернусь...

Но ведь я не вернусь.

Белла Ахмадулина. Это я

Это я — в два часа пополудни
Повитухой добытый трофей.
Надо мною играют на лютне.
Мне щекотно от палочек фей.
Лишь расплыв золотистого цвета
понимает душа — это я
в знойный день довоенного лета
озираю красу бытия.
«Буря мглою…», и баюшки-баю,
я повадилась жить, но, увы, —
это я от войны погибаю
под угрюмым присмотром Уфы.
Как белеют зима и больница!
Замечаю, что не умерла.
В облаках неразборчивы лица
тех, кто умерли вместо меня.
С непригожим голубеньким ликом,
еле выпростав тело из мук,
это я в предвкушенье великом
слышу нечто, что меньше, чем звук.
Лишь потом оценю я привычку
слушать вечную, точно прибой,
безымянных вещей перекличку
с именующей вещи душой.
Это я — мой наряд фиолетов,
я надменна, юна и толста,
но к предсмертной улыбке поэтов
я уже приучила уста.
Словно дрожь между сердцем и сердцем,
есть меж словом и словом игра.
Дело лишь за бесхитростным средством
обвести ее вязью пера.
— Быть словам женихом и невестой! —
это я говорю и смеюсь.
Как священник в глуши деревенской,
я венчаю их тайный союз.
Вот зачем мимолетные феи
осыпали свой шепот и смех.
Лбом и певческим выгибом шеи,
о, как я не похожа на всех.
Я люблю эту мету несходства,
и, за дальней добычей спеша,
юной гончей мой почерк несется,
вот настиг — и озябла душа.
Это я проклинаю и плачу.
Пусть бумага пребудет бела.
Мне с небес диктовали задачу —
я ее разрешить не смогла.
Я измучила упряжью шею.
Как другие плетут письмена —
я не знаю, нет сил, не умею,
не могу, отпустите меня.
Это я — человек-невеличка,
всем, кто есть, прихожусь близнецом,
сплю, покуда идет электричка,
пав на сумку невзрачным лицом.
Мне не выпало лишней удачи,
слава богу, не выпало мне
быть заслуженней или богаче
всех соседей моих по земле.
Плоть от плоти сограждан усталых,
хорошо, что в их длинном строю
в магазинах, в кино, на вокзалах
я последнею в кассу стою —
позади паренька удалого
и старухи в пуховом платке,
слившись с ними, как слово и слово
на моем и на их языке.

Вознесенский и Евтушенко, Д Самойлов - нужны строки про шестидесятников - лень искать

По большому счёту в силу своей социальной ограниченности они обманули ожидания целого поколения, слушавших их с открытыми ртами. Все они скопом и килограммами своего творчества на вес не стоят нескольких кассетных бобин с записями Владимира Высцкого.

Образ собирательный. Анне Ахматовой запрещали публиковаться много лет. У неё стихи - хрустальные башмачки. Звон невообразимый и характерный.