Какие настроения и образы воплощены в ранних фортепианных произведениях Скрябина?

Ковырялись куски плоти под плотным дождем. Я брел вдоль лесополосы, беспричинно смеясь и дико смотря на бездушную дорогу. Единичные прохожие обходили меня стороной, в их глазах коряво блестели мотыльки линчевания. Нормальные поступки никогда не отличить от безумных, если сознание растет вовнутрь и налево. Если дожди вымывают суть в сучью лужу опасений, психозов и поползновений к драме. Деревянные домики мигают просветом, а на сереющих окнах застыли их физиономии. Нормально ли разрывать мнения на куски живого фарша, кривляться в сумерках, там нет ни слова. Мои зубы измякли, напали на след, ощущая приступы вони. Иду на остановку, где серые бабки говорили о боге, от них несет кладбищем, сырою землею. Жду автобуса в бензиновой качке, уродливая бабища напротив корчит рожу. Дико хочу пить. Вот бабища что-то бормочет, обращаясь ко мне, вероятно. Я игнорирую и отворачиваюсь. Кусок фарша на солнце блестит ядом слов. Душно, душно, душно рвать, отчаявшись, паутину слов.

Автобус подъехал, бензином воняя. За дармовым окном пожелтевшие лучи, автобус вывозит меня в город. Все больше людей забиваются внутрь, как ошметки безумия, пугают мои мысли. В чудовищных лицах серость мраморной жизни. Вот мужик, ковыряет пакет, словно полоумная крыса, ищет выход с тонущего корабля. Из задних стен лезут черви проводов, опутывая весь мир собой. Вот миловидная дама, жует свои губы, в ее глазах муть застывает. Мне показалась она обрезанной трубкой с пережеванной рожей. Все едут работать, ковырять мир и вкупе с этим его пережевывать. Вот молодой человек, внимает подруге о пользе вещей и одежды. Мне он кажется чем-то вроде монтажного клея, прилипшего к полу. Они все как муравьи, кишащие над трупом птицы, их слова, как застывшие капли воска, стекают и падают на пол. Вот мужчина в годах жует шоколадку и улыбается своим непрошеным мыслям. А что ему б и не лыбиться, мысли-то, вон какие непрошеные. Дождевые черви моих размышлений медленно текут восвояси, они рвут свои лица, наконец-то срывают завесу.

Да – да, пусть не будет завесы, пусть все откроется навзничь! Женщина-труба, мужичок-осколок, и у всех нет лиц, только крови молот. Пусть смотрят на воздаяние, на падающие в своем уродстве крики и вопли. Гы-гы-гы! Они зарежут глотки и удавят кишки. Та стена, коряво крадущая сны и разбрасывающая тени, ты уродское уродство я тебя изломаю! Остановочка в аду всем, приятно выходить! (с)