После бала. Лев Толстой. Зачем рассказчик несколько раз подчеркивает сходство хозяев бала с императорскими особами?

Иван Васильевич — главный герой, рассказчик. Его повествование переносит слушателей в обстановку российского провинциального города 1840-х гг. В то время И. В. учился в уни верситете, ни в каких кружках не участвовал, а просто жил, «как свойственно молодости» . Однажды случилось ему быть «в последний день масленицы на бале у губернского предводителя» . Там оказалась и его возлюбленная — Варенька Б. Особо И. В. останавливается на «бестелесности» своей страсти к молодой красивой женщине, стремясь создать у слушателей впечатление чуть ли не «ангелоподобности» своего внутреннего состояния: «...Я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро» . Умиление собой, Варенькой постепенно переносится И. В. на всех присутствующих: на добродушного хлебосольного предводителя и его супругу, даму с пухлыми белыми открытыми плечами (И. В. подчер- кивает ее сходство с парадными портретами императрицы Елизаветы Петровны) , на отца Вареньки, полковника Б. , и даже на инженера Анисимова, отбившего у него первую мазурку с Варенькой. «Я обнимал в то время весь мир своей любовью» . Эта поистине божественная, братская любовь, открывшаяся И. В. в последний день масленицы, накануне Великого поста, странным образом санкционируется в изображении Толстого языческими, в целом — кощунственными законами бального светского увеселения.
Петр Владиславович (Полковник Б. ) — отец Вареньки, возлюбленной Ивана Васильевича. П. В. — «воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки» . Это, однако, не мешает ему грациозно исполнить мазурку в паре со своей дочерью во время бала. П. В. и на службе, и в свете привык все делать «по закону» . Следуя правилам бального этикета, перед танцем он не забывает освободиться от шпаги и надеть замшевую перчатку на правую руку. Эта чиновничья пунктуальность, принципиально не различающая сферы официального и приватного поведения, по ходу повести еще раскроет свой зловещий смысл рассказчику Ивану Васильевичу, а пока он с упоением следит за танцующей парой, испытывая к отцу Вареньки «какое-то восторженно-нежное чувство» . На другое утро перед рассказчиком предстает все тот же и одновременно страшно другой П. В. Столь же методично, как он в собрании готовился к танцу, сейчас, на плацу, он со знанием дела совершает обряд экзекуции беглого солдата. Держать правой рукой в замшевой перчатке за талию свою дочь во время мазурки и бить той же рукой в замшевой перчатке по лицу солдата, сбившегося с ритма наказания палками, — для П. В. не имеет особой разницы. В сознании Ивана Васильевича образ П. В. начинает раздваиваться, приобретая чуть ли не инфернальный смысл. Разрозненные детали портрета и жесты вдруг стягиваются воедино, являя взору леденящий душу «фоторобот» . Нежный поцелуй в лоб дочери после танца и подчеркнутое портретное сходство с Николаем I живо обнажают смысл этого общеизвестного иудиного жеста. А красивая, статная, высокая фигура П. В. , его румяное лицо, белые усы, белые бакенбарды, «ласковая радостная улыбка.. . в его блестящих глазах и губах» — эти портретные детали П. В. не только переходят из сцены бала в эпизод экзекуции, но и неожиданно повторяются в ангельском, «бестелесном» облике его дочери Вареньки: «высокая, стройная, грациозная и величественная» , во всем белом и опять-таки «ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза» . Недаром, когда Ивану Васильевичу впоследствии приходилось видеть улыбку на лице Вареньки, он «сейчас же вспоминал полковника на площади» , и ему «становилось как-то неловко и неприятно...» . По ходу развертывания сюжета ангельское и иудино начинают противоестественно просвечивать друг через друга в облике и П. В. , и Вареньки, обнажая «оборотническую» природу современной Толстому христианской культуры.

Возможно он делает это, чтобы показать разницу между тем, что было на балу и тем, что было после, хочет преукрасить описание семьи Вареньки во время бала.