Все величаво в этой картине, раскрывающей зрителю особый мир героической поэзии: широкая долина, окруженная невысокими горами, группа из трех фигур на переднем плане, образующая правильный треугольник, статные кони, горделивые силуэты которых рисуются на фоне неба, пылающего золотистым закатом. И вместе с тем эта устойчивая, строго уравновешенная композиция, построенная по правилам классицизма, не только не создает ощущения холодной расчетливости, как в стандартных произведениях этого стиля, но пронизана тревожной взволнованностью, каким-то беспокойным трепетом. Сюжет заимствован художником из эпической поэмы итальянского поэта Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим» . В ней на фоне описания героических подвигов крестоносцев рассказывается о преданной любви сарацинской принцессы Эрминии к рыцарю Танкреду. Спеша к своему возлюбленному, девушка случайно наткнулась на него, тяжело раненного в единоборстве с вражеским воином. Вечерняя тень уже пала в долине, но на небе еще горит заря, ложась тревожными отблесками на фигуры. Простерто тело обессилевшего от ран Танкреда. Только что спешились Эрминия и ее спутник, склонившийся над раненым рыцарем. Порывистым движением, будто вся трепещущая от страха и волнения, спешит девушка обрезать мечом свои длинные золотистые волосы, чтобы перевязать ими раны любимого. Драматизм сцены выражен прежде всего движением фигур, пространственным ритмом композиции, напряжением интенсивных и звучных цветов. Психологическая выразительность лиц и жестов не интересует художника; в этом смысле Никола Пуссен полная противоположность своим современникам — Рембрандту и Веласкесу. Но эмоциональная содержательность происходящего выявлена не менее ярко, чем у этих прославленных мастеров психологии. Выявлена по-своему. Резкий контраст образуют бессильное тело Танкреда и порывистая, будто наэлектризованная волнением, Эрминия. Достаточно посмотреть, как мечется контур ее развеваемой ветром одежды, как скользит торопливыми бликами свет по ее фигуре, как винтообразно все ее патетически страстное и одновременно полное настороженной нежности движение, ощущаемое особенно остро рядом с вялыми, соскальзывающими формами тела рыцаря. Композиция, как мы уже говорили, построена по правилам классического треугольника. Но и здесь не получается покоя. Ритм, начинающийся у ног Эрминии и Танкреда, раздваивается: медленно, будто с усилием, чуть приподнимается раненый, и сильным, динамическим рывком взметнулась Эрминия. Движение ритма от тела поверженного, ускоряя свой темп, переходит на склоненную фигуру оруженосца, чтобы, поднявшись волной — ее гребень отмечен султаном шлема, — вновь привести взор к Эрминии, нежная белизна лица которой, светлое золото волос, оттененное холодной сталью меча, четко рисуются на фоне глухого в этом месте багрянца неба. Так «классический треугольник» превращается в какое-то подобие закручивающейся воронки. Но и этого мало. Два коня, рыжий слева и белоснежный позади Эрминии, замыкают сцену, придавая ей еще большую напряженность: тревожная подвижность ритма, сжатая с обеих сторон крупными массами лошадей, пульсирует еще интенсивнее. Но кони не только замыкают, а одновременно и размыкают композицию, создавая ощущение почти головокружительного прорыва пространства вдаль, туда, где горит, обнимая все небо, тревожный закат. Левый конь в сильном ракурсе повернут в глубину, взгляд соскальзывает с его массивного крупа и через высоко поднятую голову уходит в пустое пространство. И тут взор вновь останавливается на головке Эрминии, затем на ее коне, белизну которого по контрасту подчеркивает брошенное на его спину золотисто-оранжевое покрывало, и, наконец, снова возвращается к переднему плану. Получается сложное, двойное ритмическое движение: одно, пронизывающее три фигуры, другое, «всасывающее» композицию в глубину пространства и резко «выталкивающее» ее вперед.