история одного города салтыков-щедрин примеры жизни 19 века

Жизненный и литературный путь М. Е. Салтыкова-Щедрина закономерно привел его к «Истории одного горо-да» . Эту смелую, честную книгу, полную живого смеха и глубокой скорби, ненависти и надежд, великий писатель буквально выстрадал. Рожденный в богатой помещичьей семье, он провел детство и юность в усадьбе родителей, яв¬ляясь невольным свидетелем крепостного быта. «Я вырос на лоне крепостного права, — вспоминал позднее сатирик, — все ужасы вековой кабалы я видел в их наготе» . Выпус¬кник Царскосельского лицея 1844 года, член революцион¬ного кружка Петрашевского, ревностный поклонник Белин¬ского, Михаил Евграфович Щедрин сразу примкнул к де¬мократическому лагерю российской интеллигенции. Первые же антиправительственные повести решили дело: в 1848 году Салтыков, по личному распоряжению Николая I, был отправлен в Вятку. После ссылки началась активная лите¬ратурная деятельность, в том числе в журналах «Совре¬менник» и «Отечественные записки» . К моменту написа¬ния «Истории одного города» для правящего режима Рос¬сии не было более грозного и ненавистного имени, чем «Щедрин» (псевдоним писателя — Н. Щедрин) .
Сама «История» выстроена создателем намеренно нело¬гично, непоследовательно. Великий сатирик предпослал ос¬новному содержанию обращение издателя (в роли которого он выступает сам) и обращение к читателям якобы после¬днего глуповского архивариуса. Опись градоначальников, придающая книге якобы историографичность и особый смысл, состоит из 21 фамилии (от макаронника-изменника Клементия до майора Перехват-Залихватского, сжегшего гимназия и упразднившего науки) . В самой «Истории» вни¬мание к начальствующим особам явно неравнозначно: од¬ним (Беневоленский, Брудастый, Бородавкин, Угрюм-Бур-чеев) посвящено много литературных страниц, другим (Ми-келадзе, Дю-Шарио) повезло меньше. Это видно и по структуре «Истории» ; три вступительных раздела, одно заключительное Приложение (Оправдательные документы, содержащие градоначальствующие мыслительные и зако¬нопроектные упражнения) и всего 5 основных разделов для повествования о подвигах 21 управителя.
Никогда не было в Российской империи города под на¬званием «Глупов» , никто не встречал таких диковинных, неправдоподобных начальников (с фаршированной головой, как у Ивана Пантелеевича Прыща) .
М. Е. Салтыков-Щедрин показал себя блестящим зна¬током эзопова языка, облек его в якобы летописную форму (летопись градоначальственных успехов охватывает около века, причем указываются, хотя и приблизительно года правления) . Эта пародийность изложения позволяла писа¬телю говорить о современности, обличать официальных лиц, не вызывая цензурного вмешательства и гнева выше¬стоящих. Не зря Щедрин сам называл себя «воспитанни¬ком цензурного ведомства» .
Хроника городского управления написана красочным, но и сложным по составу языком. В нем широко использо¬ван и тупой чиновничий слог: «всякий да печет по празд¬никам пироги, не возбраняя себе таковое печение и в буд¬ни» (Устав о добропорядочном пирогов печении — в испол¬нении Беневоленского) . Есть и старинная славянская речь: «хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав миру их славные дела и предобрый тот корень, от которого зна¬менитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрало» . Нашлось место и время и для народных при¬словий: «только вот я какое слово тебе молвлю: лучше.. . с правдой дома сидеть, чем беду на себя накликать» (Фердыщенко) .
Горожане, народ в «Истории» вызывают двойственное чувство. С одной стороны, им свойственны, по оценке са¬мого автора, две вещи: «обычная глуповская восторжен¬ность и обыкновенное глуповское легкомыслие» . Страшно жить в городе Глупове. Книга вызывает смех, но не весе¬лый, а горький и мрачный. Писатель сам говорил, что рас¬считывал «на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия» . Страшно за Глупов не только потому, что в нем властвуют ограниченные чиновники, «от российского правительства поставленные» . Страшно, что народ безропотно и терпеливо переносит свои бедствия.