а вот говорят"свято место пусто не бывает". а если мы все на жо.. сидим ровно, значит ли что это место и есть святое?

Вообще попробуйте на другом месте посидеть, если получится!

Можете на голове постоять, она вам явно для украшения....

у тебя что то кроме задницы есть или только она

Как всегда в пятницу, сморщив лицо отвращением, эскимос режет вены бритвой Оккама. Эти коверкающиеся черти в его голове засели и кувыркаются, не давая осуществить какую-то лишнюю сущность. Он боится оглядываться вокруг, потому что вокруг враги. Ан нет. Шахматные фигуры живут в закрытой доске, вчера мы слышали оттуда их стук. Они своё дело знают. Заряжают новые вихри рождественского снега. И вот, в результате обстрела заплатами появляются новые стены, растут дома, время повернуто вспять, снова июнь, снова четыре утра.

Саблезубые медведи Аляски, только тронь, на звонких санках слетают по сложному рельефу уха и прыгают на барабанной перепонке. Шалуны! Радостно всем, только критик болтается в паутине, и чем больше пытается, тем липче вязнет. Тянут тенета!

У изголовья войны лежит подушка из льда, на ней нанесена надпись: «Немедленно!» И вот уже покачивающаяся от спеси Мадлен Олбрайт пренебрегает и вздрагивает от рефлекторного раздражения рецепторов ее изысканности, когда мы лезем к ней с липкими поцелуями клейстера, и говорим: не мы ли носили твои милые джинсы, Мадлен? Не мы ли намыли золото в твоих закромах, Мадлен? Мы были подданными подданных Англии, мы отчаянно ползли по раскисшей глине и умоляли тебя, Мадлен! Мы принесли тебе россыпи Российского государства, а в ответ услышали львовский рык. Трактор Бандеры и мыши Шухевича пронеслись ветром по нашим нивам и сдули волосы с наших голов. Прозорливый ливень хлестнул нам в лицо горсть растаявших ледяных денег. Нам остались только икота скотов и переломы лодыжек сквалыг.

Прости мне мой детский трепет, извини за мой взрослый лепет, я лишь потребитель, нанизанный на шампуры рекламы и пропаганды, в сущности, я африканец и паук-кочегар. Я развален, как пласты пашни под блистающим лемехом, кто я теперь, Мадлен Олбрайт? В пыточных камерах моего сердца кровь мечтает о кровопускании в освобождение смерти зимы. Мне ли нянькаться и вкушать пельмени, липнущие к языку? Я в коричневом чуме, в угаре нагара и запаха дыма ограничусь кашлем и черными сухарями давно желанной мной нищеты. Я здесь, в Суходольске, я пытаюсь питаться мощами вяленой воблы. Соевое мясо сую я в пасть. Гроздь рябины мне хочется грызть под зимней лампой Луны. Ракеты твои коверкают небосвод, он осыпается градом осколков, железный дождь убивает девочку и ее кота. Я надеваю на ступни остатки, морозоустойчивость хрустит подо мной каждым шагом.

Понимаешь ли, Мадлен, ты задала задачу вписать параллелепипед в параллелограмм, и от нее мне тяжко, как от кирпичей в желудке. Лучше стану я молнией и минометным наганом настигну твои брезгливые губы эмансипированной американки. И вот уже расхаживают парижане, и пижама американского флага скрывает от нас зубные протезы спящего президента.

Ольга сосала через трубочку нефть, и теперь предлагает и мне. Углеводород вызывает отрыжку. Отрыжка отвечает: «Приём!» Прости меня, о читатель, из моего умственного телефона выпадает сим-карта, это, кажется, туз бубен, и теперь без него ни бубнить, ни тужить. Сумерки, сурки и сверчки накрывают Луганск, мы смотрим на ликование восторга ракет и свободы не знать тишины. Мама, что сказал автор, написавший мой паспорт? Есть ли гарантии? Или завтра... уже?

ты что то предлагаешь вообще ?