Мой дорого́й, с чего ты так сияешь?
Путь ложных солнц — совсем не лёгкий путь!
А мне уже неделю не заснуть:
Заснёшь — и вновь по сне́гу зашагаешь,
Опять услышишь ветра сиплый вой,
Скрип сапогов по снегу, рёв конвоя:
«Ложись!» — и над соседней головой
Взметнётся вдруг легчайшее сквозное,
Мгновенное сиянье снеговое —
Неуловимо тонкий острый свет:
Шёл человек — и человека нет!
Убийце дарят белые часы
И отпуск в две недели. Две недели
Он человек! О нём забудут псы,
Таёжный сумрак, хриплые метели.
Лети к своей невесте, кавалер!
Дави фасон, показывай породу!
Ты жил в тайге, ты спирт глушил без мер,
Служил Вождю и бил врагов народа.
Тебя целуют девки горячо,
Ты первый парень — что ж тебе ещё?
Так две недели протекли — и вот
Он шумно возвращается обратно.
Стреляет бе́лок, служит, водку пьёт!
Ни с чем не спорит — всё ему понятно.
Но как-то утром, сонно, не спеша,
Не омрачась, не запирая двери
Берёт он браунинг.
Милая душа,
Как ты сильна под рыжей шкурой зверя!
В ночной тайге кайли́м мы мерзлоту,
И часовой растерянно и прямо
Глядит на неживую простоту,
На пустоту и холод этой ямы.
Ему умом ещё не всё обнять,
Но смерть над ним крыло уже простёрла.
«Стреляй! Стреляй!» В кого ж теперь стрелять?
«Из горла кровь!» Да чьё же это горло?
А что, когда положат на весы
Всех тех, кто не дожи́ли, не допели?
В тайге ходили, чёрный камень ели,
И с храпом задыхались, как часы.
А что, когда положат на весы
Орлиный взор, геройские усы
И звёзды на фельдмаршальской шинели?
Усы, усы, вы что-то проглядели,
Вы что-то недопоняли, усы!
И молча на меня глядит солдат,
Своей солдатской участи не рад.
И в яму он внимательно глядит,
Но яма ничего не говорит.
Она лишь усмехается и ждёт
Того, кто обязательно придёт.
Ммм .... ? 
