В борьбе за народное дело я был инородное тело



Красив, умен, слегка сутул,
набит мировоззрением,
вчера в себя я заглянул
и вышел с омерзением.

На дворе стоит эпоха,
а в углу стоит кровать,
когда мне с бабой плохо,
на эпоху мне плевать.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Пишу не мерзко, но не ровно;
трудиться лень, а праздность злит.
Живу с еврейкой полюбовно,
хотя душой - антисемит.

Я живу - не придумаешь лучше,
сам себя подпирая плечом,
сам себе одинокий попутчик,
сам с собой не согласный ни в чем.

Пока не поставлена клизма,
я жив и довольно живой;
коза моего оптимизма
питается трын-травой.

Я оттого люблю лежать
и в потолок плюю, что чист и,
что не хочу судьбе мешать
кроить судьбу мою. за все,

Я понял вдруг, что правильно живу,
слава Богу, не бездарен,
по чувству, что во сне и наяву
что происходит, благодарен.

Будущее - вкус не портит мне,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне -
значит делать черным каждый день.

В жизненной коллизии любой
жалостью не суживая веки,
трудно, наблюдая за собой,
думать хорошо о человеке.

На всех перепутьях, что пройдены,
держали, желая мне счастья,
стальные объятия родины
и шею мою, и запястья.

Я не верю вранью отпетому
о просвете во мраке мглистом.
Я отчаялся. И поэтому
стал отчаянным оптимистом.

Во всем со всеми наравне,
как капелька в росе,
в одном лишь был иной, чем все -
что жить не мог в говне.

В этом странном окаянстве -
как живу я? Чем дышу?
Шум и хам царят в пространстве,
шумный хам и хамский шум.

Отнюдь я не был манекен,
однако не был и в балете;
я тот никто, кто был никем,
и очень был доволен этим.

В эту жизнь я пришел не затем,
чтобы въехать в сенат на коне,
и доволен сполна уже тем,
что никто не завидует мне.