Ваш любимый стих Федерико Гарсия Лорки?

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.
Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!

Август.
Персик зарей подсвечен
и дрожат леденцы стрекоз.
Входит солнце в янтарный вечер,
словно косточка в абрикос.

Крепкозубый налит початок
смехом желтым, как летний зной.
Снова август.
И детям сладок
смуглый хлеб со спелой луной.

Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от нее
молчанья,
не проси у нее
молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам — плачет,
как ветра под снегами — плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскаленный плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
по угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов!

НАЯВУ

Мать Гюго читала.
Догорал в закате
голый ствол каштана.
Словно рыжий лебедь,
выплывший из тины,
умирало солнце
в сумерках гостиной.
Зимними полями,
дымными от стужи,
плыли за отарой
призраки пастушьи.
В этот день я розу
срезал потаённо.
Пламенную розу
сумрачного тона,
как огонь каштана
за стеклом балкона.

1986.(пер. Анатолия Гелескула)

ПЕСНЯ ВСАДНИКА

Под луною черной
Подпевает шпорам
Ремешок наборный.. .

Вороной бывалый,
Не дождаться мёртвому привала!

...Словно плач заводят.
Молодой разбойник
уронил поводья.

Вороной мой ладный,
о, как горько пахнет лепесток булатный!

Под луною черной
заплывает кровью
край дороги горной.

Вороной бывалый,
не дождаться мёртвому привала!

На тропе отвесной
ночь вонзила звезды
в черный круп небесный.

Вороной мой ладный,
о, как горько пахнет лепесток булатный!

Под луною черной
дальний крик горючий,
рог костра крученый.. .

Вороной бывалый,
не дождаться мёртвому привала!

ПЕЩЕРА

Протяжны рыдания
в гулкой пещере.

(Свинцовое
тонет в багряном. )

Цыган вспоминает
дороги кочевий.

(Зубцы крепостей
за туманом. )

А звуки и веки -
что вскрытые вены.

(Черное
тонет в багряном. )

И в золоте слез
расплываются стены.

(И золото
тонет в багряном. )

Перевод Гелескула

ЭТЮД С ИГРУШКОЙ

Мой циферблат конфетный
в пламени тает, бедный.
А ведь меня морочил,
вечное завтра прочил.
Сласти, цветы, чернила.. .
(Господи - все, что было! )
...в огненное жерло.
(Все, что меня ждало! )

ЕЩЕ КАРТИНКА

Сеньориты былого
бродят замершим садом -
те, кого не любили,
с кавалерами рядом.
Кавалеры безглазы,
сеньориты безгласны;
лишь улыбки белеют,
словно веер атласный.
Словно в дымке, где розы
все от инея седы,
монастырские свечи
кружит марево бреда.
Бродит сонм ароматов,
вереница слепая,
по цветам запоздалым
невесомо ступая.
На раскосых лимонах
блики мертвенно-серы.
Свеся ржавые шпаги,
семенят кавалеры.

ПЕСНЯ

Над золотым
покоем
мой тополек
ютится.
Без одичалой
птицы.
Над золотым
покоем.
Над золотой водою
шепчется он с рекою
о золотом
покое.
Вслушиваюсь до боли,
и, как ягненку в поле,
волк
отвечает воем,
над золотым
покоем.

ПЕСЕНКА

Тук-тук.. .
Кто бы мог?
- Я пришла на твой порог,
я осенняя тоска.
- Что ты хочешь?
- Смоль виска.
- Не отдам я, спрячь суму.
- Не отдашь - сама возьму.

Тук-тук.
Та же тьма.. .
- Это я, твоя зима.

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

...И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал - она невинна.

То было ночью Сант-Яго -
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки, шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковая завеса,
раскромсанная ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами гналась округа.

За голубой ежевикой
у тростникового плеса
я в белый песок впечатал
ее смоляные косы.
Я сдернул шелковый галстук.
Она наряд разбросала.
Я снял ремень с кобурою,
она - четыре корсажа.
Ее жасминная кожа
светилась жемчугом теплым,
нежнее лунного света,
когда скользит он по стеклам.
А бедра ее метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнем горели.
И лучшей в мире дорогой
до первой утренней птицы
меня этой ночью мчала
атласная кобылица.. .

Тому, кто слывет мужчиной,
нескромным быть не пристало.
И я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно -
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
и больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
в туманах речной долины -
она ведь была замужней,
а мне клялась, что невинна.