Признание после смерти

Булгакова стали вспоминать с опозданием: спустя 25 лет после его смерти. На нашей памяти лицо его, постепенно высвечиваясь, проступало из густой тени. С конца 20-х годов и до 1961 года проза его не печаталась вовсе. В рукописях лежали основные книги. С 1941 по 1954-й на сцене шли только «Последние дни» («Пушкин» ) и инсценировка «Мертвых душ» . Незадолго до своей смерти К. М. Симонов передал сборник «Советскому писателю» . В предисловии он писал: «...бросается в глаза то, как неразрывно была связана личность М. А. Булгакова с его литературным трудом, с тем упорством, самоотвержением, глубокой внутренней честностью и строгостью к себе, которые были характерны для него как для писателя. Воспоминания о нем — это прежде всего воспоминания об очень цельном человеке, для которого при всех обстоятельствах главным оставалось то дело, которое он делает один или вместе с другими людьми — в тех случаях, когда речь шла о работе с театром или в театре... » И еще: «...цепкость памяти, отличающая воспоминания самых разных людей, воссоздающих через четверть века облик одной и той же личности, свидетельствует и о том, что сама эта личность была крупной и неповторимой, и о том, что люди, несколько десятилетий назад встречавшиеся с Булгаковым, и тогда сознавали и масштаб этой личности, и ее притягательную силу, и всю душевную значительность для себя встреч и бесед с этим незаурядным человеком» .
То, что случилось с Булгаковым, не имело, пожалуй, у нас прямой аналогии. Им зачитывались студенты и пенсионеры, его цитировали школьники, кот Бегемот, Воланд, Азазелло и Маргарита переходили в бытовой фольклор. Дольше других медлили с признанием Булгакова критики и профессора литературы, не давая его творчеству заметной цены и оттесняя в общий перечислительный литературный ряд, где ему определялось место уж отнюдь не в первой шеренге. Возник разговор и о «моде» на Булгакова. Явилось подозрение, что интерес к нему искусственно подогрет и с ходом времени схлынет, нестойкий, как всякая литературная сенсация.
Между тем время, которое, казалось, прежде работало против Булгакова, обрекая его забвению, будто повернулось к нему лицом, обозначив бурный рост литературного признания. В 1975 году интерес к Булгакову был сильнее, чем в 1965-м, и не остыл к 1985-му. Более того, нет примет, чтобы в ближайшее десятилетие интерес к писателю пошел на убыль. «Рукописи не горят» . Посмертная судьба Булгакова подтвердила неожиданный афоризм-предсказание. Это поразило воображение многих читателей-современников.