Пожалуйста, сделайте анализ стихотворения.

Ты поскачешь во
мраке по бескрайним холодным холмам,

вдоль берёзовых
рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам,

вдоль оврагов
пустых, по замёрзшей траве, по песчаному дну,

освещённый
луной, и её замечая одну.

Гулкий топот
копыт по застывшим холмам – это не с чем сравнить,

это ты там,
внизу, вдоль оврагов ты вьёшь свою нить,

там куда-то во
тьму от дороги твоей отбегает ручей,

где на склоне
шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей.



Ну и скачет же
он по замёрзшей траве, растворяясь впотьмах,

возникая вдали,
освещённый луной, на бескрайних холмах,

мимо чёрных
кустов, вдоль оврагов пустых, воздух бьёт по лицу,

говоря сам с
собой, растворяется в чёрном лесу.

Вдоль оврагов
пустых, мимо чёрных кустов, не отыщется след,

даже если ты
смел и вокруг твоих ног завивается свет,

всё равно ты его
ни за что никогда не сумеешь догнать,

кто там скачет в
холмах, я хочу это знать, я хочу это знать.



Кто там скачет,
кто мчится под хладною мглой, говорю,

одиноким лицом
обернувшись к лесному царю –

обращаюсь к
природе от лица треугольных домов:

кто там скачет
один, освещённый царицей холмов?

Но еловая готика
русских равнин поглощает ответ,

из распахнутых
окон бьёт прекрасный рояль, разливается свет,

кто-то скачет в
холмах, освещённый луной, возле самых небес,

по застывшей
траве, мимо чёрных кустов. Приближается лес.



Между низких
ветвей лошадиный сверкнёт изумруд,

кто стоит на
коленях в темноте у бобровых запруд,

кто глядит на
себя, отражённого в чёрной воде,

тот вернулся к
себе, кто скакал по холмам в темноте.

Нет, не думай,
что жизнь – это замкнутый круг небылиц,

ибо сотни
холмов – поразительных круп кобылиц,

из которых в
ночи, но при свете луны, мимо сонных округ,

засыпая, во сне,
мы стремительно скачем на юг.



Обращаюсь к
природе: это всадники мчатся во тьму,

создавая свой
мир по подобию вдруг твоему,

от бобровых
запруд, от холодных костров пустырей

до громоздких
плотин, до безгласной толпы фонарей.

Всё равно –
возвращенье, всё равно даже в ритме баллад

есть какой-то
разбег, есть какой-то печальный возврат,

даже если Творец
на иконах своих не живёт и не спит,

появляется вдруг
сквозь еловый собор что-то в виде копыт.



Ты, мой лес и
вода, кто объедет, а кто, как сквозняк,

проникает в
тебя, кто глаголет, а кто обиняк,

кто стоит в стороне,
чьи ладони лежат на плече,

кто лежит в
темноте на спине в леденящем ручье.

Не неволь
уходить, разбираться во всём не неволь,

потому что не
жизнь, а другая какая-то боль

приникает к
тебе, и уже не слыхать, как приходит весна,

лишь вершины во
тьме непрерывно шумят, словно маятник сна.