Учреждение, которое перед Вами на фото являлось каким то особенным для Петербуржца. Особые традиции, особая атмосфера…

Дополню Амера. Очень вопрос чудесный!
Уже с пяти утра 25 декабря, в день встречи православного Рождества (по старому стилю) , народ ломился в бани. В имперском Петербурге выбор бань был впечатляющим: для простолюдинов и низших сословий — публичные (их еще называли торговыми и общественными) , для зажиточных и благородных персон — небольшие семейные баньки при домах или же люксовые номера при тех же общественных банях. В общей сложности, к концу XIX века насчитывалось около 50 общественных и 500 домашних бань. Воистину — столичный размах.
В новогодние праздники петербуржцы любили попариться в лучших банях города — Восточных, Воронинских, Невских и Егоровских, которые, по воспоминаниям современников, скорее напоминали изысканные палаццо, нежели бани в совковом представлении.
Воронинские были одни из лучших во всей Европе, созданы по последнему слову медицины и инженерной науки. К слову сказать, владелец этих необычных по тем временам бань, купец второй гильдии Михаил Степанович Воронин, был человеком выдающимся — членом Петербургской академии наук, специалистом в области микологии и фитопатологии. Строительство же столь великолепного банного комплекса было вызвано не только прихотью самого Воронина, но и недовольством властей плохим состоянием банных дел в городе.
В 1871 году петербургским обер-полицмейстером генерал-адъютантом Ф. Ф. Треповым было издано распоряжение об осмотре всех городских общественных бань. Эта комиссия сделала неутешительные выводы, итогом которых было закрытие некоторых из них как не отвечающих санитарным нормам. В рапортах банная инспекция докладывала следующее: «Баня находится в весьма запущенном и неудовлетворительном виде; полы и оконные переплеты большею частью сгнили; штукатурка на стенах местами отвалилась; стены запотели, а наружные проникли сыростью насквозь; отхожие места распространяют зловоние» . При такой «запарке» в сфере банно-прачечных услуг Воронинский комплекс явился порывом свежего ветра в гниющем царстве. Поэтому многочисленный городской люд отправился смывать грехи 1871 года в самые передовые банные апартаменты столицы.
Горожане торопились в бани перед вечерними и ночными гуляниями — успеть смыть «накипь» уходящего года до первой рождественской звезды.
Вот как описывает некогда популярный писатель Лейкин Дворянское отделение Воронинских бань: «Раздевальная комната блещет огнями. Сочельник. В альковах лежат завернутые в простыни бороды, усы. Некоторые, свив себе из полотенец чалмы, лежат в растяжку и кряхтят. По временам слышен возглас: «Принеси мне бутылку пива, да похолоднее! » Гости приходят, другие уходят» .
По столице Российской империи быстро разнесся слух о невиданных банях: потолки бассейнов первого класса были зеркальными, номера из пяти комнат отделаны в турецком стиле с диванами; женские комнаты выполнены во вкусе изящных времен Людовика XVI. В «Ведомостях Санкт-Петербургской городской полиции» , которая тщательно следила за всеми новшествами, отмечалось, что полы здесь были не деревянными, а — о, чудо! — асфальтовыми: «не скользки даже при мыле и приятны для ходьбы босыми ногами» . Удивительно было и то, что владелец этой бани не только учел «пожелания тела» , но и подумал о душе моющихся: изразцовые каменки были расписаны пословицами, например, «Всяк несет уста, где вода чиста» . Говорили о невиданных фонтанах и сводчатых потолках, мраморных бассейнах «в 50 квадратных аршин» ; поражало воображение и то, что в бассейнах по желанию менялся не только уровень воды, но и температура. Вода была проточная, но самое удивительное — можно было плавать как в водоемах. Конечно, для петербуржца XIX века это было неслыханно и невиданно. Да и лечебно-оздоровительные процедуры выглядели необычно: душ исторгал «струи воды, которые по желанию или по предписанию врача направлялись на те части тела, которые требуют врачебного пособия» .
Надо сказать, что баня по тем временам — удовольствие не из дешевых. Конечно, можно отказаться от многих банных услуг, но не в главный же праздник года!

«...за обедом мы пьем сравнительно довольно мало, так что, когда я, руководясь бывшими примерами, налил себе перед закуской большую (железнодорожную) рюмку водки, то на меня оглянулись с некоторым беспокойством. Затем: по рюмке хересу, по стакану доброго лафита и по бутылке шампанского на человека — и только.
....
-Человек! четыре бутылки шампанского!
Потом следуют еще четыре бутылки, потом еще четыре бутылки.. . желудок отказывается вмещать, в груди чувствуется стеснение. Я возвращаюсь домой в пять часов ночи, усталый и настолько отуманенный, что едва успеваю лечь в постель, как тотчас же засыпаю. Но я не без гордости сознаю, что сего числа я был истинно пьян не с пяти часов пополудни, а только с пяти часов пополуночи.
....
Мы обедаем впятером. Выпиваем по рюмке хересу, по стакану доброго лафита и по бутылке шампанского на человека — и только.
....
-Человек! Шесть бутылок шампанского!
Затем еще шесть бутылок, еще шесть бутылок и еще.. . Я вновь возвращаюсь домой в пять часов ночи, но на сей раз уже с ме́ньшею гордостью сознаю, что хотя и не с пяти часов пополудни, но все-таки другой день сряду ложусь в постель усталый и с отягченной винными парами головой.
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку попал.
"Уж не убраться ли подобру-поздорову под сень рязанско-козловско-тамбовско-воронежско-саратовского клуба? " — мелькает у меня в голове. Но мысль, что я почти месяц живу в Петербурге, и ничего не видал, кроме Елисеева, Дюссо, Бореля и Шнейдер, угрызает меня.
"Нет, думаю, попробую еще! По крайней мере, узна̀ю, что́ такое современная петербургская жизнь! "
Приняв это решение, отправляюсь в воронинские бани, где парюсь до тех пор, пока сознаю себя вполне трезвым.»