Основная мысль рассказа А. П. Чехова "Мыслитель"

В данном рассказе Чехов смеется и иронизирует над попыткой человека найти Гармонию
и слиться с ней в единое Целое..)

Краткость Чехова умиляет. Излюбленные писателем темы лишнего человека с его несущественными проблемами, бессмысленности жизни и обыденности затронули и это произведение.

-- Сейчас вот мы натрескались, налопались, --а для чего это? Так... Всё это лишнее... Едим и сами не знаем, для чего... Ну, ну... уж и обиделся! Я ведь это так только... для разговора! И куда вам идти? Посидим, потолкуем... выпьем! Пимфов и Яшкин словно две разные эпохи за одним столом. " -- Всё лишнее... --продолжает Яшкин. --И науки, и люди... и тюремные заведения, и мухи... и каша... И вы лишний... Хоть вы и хороший человек, и в бога веруете, но и вы лишний... "

Столь маленький рассказ, а смысл и пророчества больше, чем во многих романах-эпопеях. А все всего лишь начиналось с Ятя ( Ѣ)...

"Умопомрачение, а не наука... Для форсу выдумали... пыль в глаза пущать... Например, ни в одном иностранном языке нет этого ять, а в России есть... Для чего он, спрашивается? Напиши ты хлеб с ятем или без ятя, нешто не всё равно? --Бог знает что вы говорите, Илья Мартыныч! --обижается Пимфов. --Как же это можно хлеб через е писать? Такое говорят, что слушать даже неприятно"

В целом, можно выдвинуть несколько рискованное предположение о том, что Яшкин и Пимфов к концу рассказа, если не обмениваются своими местами ("сегодня не дошел до сотворения мира и иерархии" - иерархии, простите, чего?; навряд ли здесь имеется ввиду сочинения Дионисия Ареопагита "О небесной иерархии", т. е. налицо явное подражательство Яшкину), то уж становится чем-то единым целым, а учитывая неудавшиеся диалоги - довольно неприглядным целым.

Чехов описывает одну карикатурней другой подробности: "помойный плеск", "безжизненное лицо... раскисает", "инвалид.. угрюмо косится на графин" - после первого раза; "громкое хлебание и чавкание", "собаки и кошка... умильно поглядывают на жующие рты" - после второго псевдодиалога; "звяканье рюмок", "пьяное покрякивание" - в конце.

Все вышеприведенные ремарки самым тесным образом смыкаются с описаниями природы, с одного из которых (см. выше) начинается рассказ и другим заканчивается. В конце и Пимфов, и Яшкин, вольготно засыпающие на коврике, попадают в пейзаж как неотъемлемые части последнего, доказывая тезис о своем единстве такого свойства, что всякая попытка диалога так или иначе приведет к автотравестии и самого диалога, и пространства, в котором он пытается быть (в конце вся карикатурность, накалившись до предела, исчезает: "Наступает тишина...", чем достигается весьма сильный эстетический эффект), и самого единства. Читатель остается в одиночестве, изо всех сил пытаясь разобраться, почти как мыслитель Яшкин, в мнимом бытии автотравестированного единства персонажей.