Вообразите себя хозяином калош счастья и пофантазируйте по поводу своего собственного перемещения во времени.

Хотелось бы побывать в будущем.

А в то же самое время Тута Ларсен говорит по телевизору, что объясняет своему сыну, что такое
калоши.

Снова глаза закрываю – вижу, маленькая такая девочка сидит, смотрит, улыбается на меня. Горохом падает вниз небо, белым горохом да кружевами вверх подымается, и страх какой-то неведомый скалится. И вдруг встаёт девочка, закашлявшись, падает и ползёт ко мне, кровью харкая, будто бы просит чего, да при этом чего-то рассказывает. Прислушиваюсь, а она просто поёт, да не просто, а марсельезу.
И вот убегаю я от неё, а убежать не могу, всё она за пяток шагов от меня и ползёт. Думаю, что вверх за мной не подастся, ан нет – тоже летит, а точнее, как-то иначе ползёт по воздуху. И вроде понимаю я, что девочка та жалость, и жалеть её надо, а не бояться, но пересилить себя не могу. И чем выше подымаемся мы, тем сильнее нас горох-то тот и хлещет, а снизу кружева давят - мочи нет, и знаю я, да и она, скорее всего, тоже, что вскоре плотно-плотно перемешаются кружева с горохом и перекрутят нас, как жернова какие-то.
И бывает, что не догонят нас небесные прихвостни, редко, но бывает, а тогда ещё страшнее делается – девочка та встаёт на коленки, изо рта её, носа её да глаз вырываются густо-кровавые жилы, воет она, захлёбываясь, как-то по-звериному да по-птичьему разом воет, а то и слышали, как дельфины поют. Ну, вот жилы-то те обвивают полотно её, да оборачивается девочка чёртом алым с ногою одной на копыте громадном, рубиновом, и ну прыгать за мною, и каждый раз, как копыто оземь бьёт, на месте том пятно кровавое ребёночка какого невинно убиенного проявляется. И движется чёрт быстрее меня, да догнать не может, и получается как-то, что движемся мы по кругу, и, пересекая пятна те, вижу я, как из них, словно из зеркала, смотрят на меня дети и поют марсельезу, и из уголка рта у каждого обязательно струйка черная катится.
ВОТ КАКАЯ ПРИМЕТА.

если бы у меня были калош счастья, я бы не задумываясь отправился в первую половину восемнадцатого века. ведь в то время жил замечательный поэт- А. С. Пушкин. мне бы хотелось познакомиться с ним и посмотреть как он жил.
затем я бы отправился в 1930 год чтобы посмотреть, как писал свои повести Булгаков М. А. ну и в конец своего путешествия мне бы захотелось навестить С. А. Есенина, остаться там не на долго чтобы проверить так ли он любил природу как писал в своих стихах.

Снова глаза закрываю – вижу, маленькая такая девочка сидит, смотрит, улыбается на меня. Горохом падает вниз небо, белым горохом да кружевами вверх подымается, и страх какой-то неведомый скалится. И вдруг встаёт девочка, закашлявшись, падает и ползёт ко мне, кровью харкая, будто бы просит чего, да при этом чего-то рассказывает. Прислушиваюсь, а она просто поёт, да не просто, а марсельезу.
И вот убегаю я от неё, а убежать не могу, всё она за пяток шагов от меня и ползёт. Думаю, что вверх за мной не подастся, ан нет – тоже летит, а точнее, как-то иначе ползёт по воздуху. И вроде понимаю я, что девочка та жалость, и жалеть её надо, а не бояться, но пересилить себя не могу. И чем выше подымаемся мы, тем сильнее нас горох-то тот и хлещет, а снизу кружева давят - мочи нет, и знаю я, да и она, скорее всего, тоже, что вскоре плотно-плотно перемешаются кружева с горохом и перекрутят нас, как жернова какие-то.
И бывает, что не догонят нас небесные прихвостни, редко, но бывает, а тогда ещё страшнее делается – девочка та встаёт на коленки, изо рта её, носа её да глаз вырываются густо-кровавые жилы, воет она, захлёбываясь, как-то по-звериному да по-птичьему разом воет, а то и слышали, как дельфины поют. Ну, вот жилы-то те обвивают полотно её, да оборачивается девочка чёртом алым с ногою одной на копыте громадном, рубиновом, и ну прыгать за мною, и каждый раз, как копыто оземь бьёт, на месте том пятно кровавое ребёночка какого невинно убиенного проявляется. И движется чёрт быстрее меня, да догнать не может, и получается как-то, что движемся мы по кругу, и, пересекая пятна те, вижу я, как из них, словно из зеркала, смотрят на меня дети и поют марсельезу, и из уголка рта у каждого обязательно струйка черная катится.
ВОТ КАКАЯ ПРИМЕТА.

я бы хотел окозаться на на другом конце земли