Символисты...Вспомните о них...

С четырех до семнадцати лет я pос эсотериком; мой символизм — утаиваемое от других; долгое время сфера утаимого была сферой утаиваемого поневоле, ибо ни одно из слов моего словаря не нарекало его никак; "игры" мои кое в чем приоткрыл я кормилице, Афимье Ивановне Лавровой, когда мне было 14 лет; кое-что она понимала; и мы играли вместе; уже с детства мне стало ясно, что "это", во мне живущее, — особая культура души, предполагающая особый орган, и что имеющие этот орган — и утонченные и простые люди; утонченных я встретил позднее лишь; первая простая душа, со-символистка, — кормилица, человек весьма ограниченный в "светской" культуре; и даже — безграмотный. Подрастая, я стал прибирать к "этому" некоторые элементы культуры, извне западавшие в мир немых жестов моих; пяти-шестилетний я знал, что "это" преформируется и членится во мне под влиянием музыки (Шопен, Шуман, Бетховен), чтения немецких стихов (Уланд, Гейне и Гете), сказок и разговоров с горничной Аннушкой об "Откровении" Иоанна (последняя передавала мне ряд старообрядческих легенд). В стороне от этого шла моя "цивилизация", т.е. забрание материала, подаваемого мне взрослыми в виде узнаваний, что земля — шар, а гром — скопление электричества; тут начинался быт профессорской квартиры с ее правилами поведения, обязательным показом таких-то чувств и прятанием других; сведения из "цивилизации" я жадно схватывал, а быт ее воспринимался неудобоваримою пищею, чем-то вроде обязательного жевания углей; и я отхрустывал ровно настолько углем, чтобы не показалось странным мое мычание; отхрустывание — Боренька, строящий словами свой социальный мост к детям и взрослым. Алексей Крученых. ПОЧЕМУ Я СТАЛ СИМВОЛИСТОМ …Поэт же скромный, хоть великий, \Ее здоровье первый пьет \И ей куплет передает. Александр Пушкин («Евгений Оненгин»)