Возможно ли после Освенцима, Дахау, Норд-Оста, Беслана писать стихи?

Тяжело умирать, хорошо умереть, Хорошо посмотреть На последнюю ночь, на последний рассвет, На ненужный предмет, На стакан молока, на снежинки в окне, На себя в глубине Уходящей души и постыдных примет Глупо прожитых лет. Ранним утром зимой хорошо понимать, Что не надо опять Подниматься, вставать. Хорошо умереть, Тяжело умирать. («Тяжело умирать, хорошо умереть...», 1994)Эпоха прошла под знаком смерти. Смерть была сильнее жизни. Ее миазмы в воздухе эпохи. Запах смерти от печей и рвов. Зачарованность мертвым от Освенцима и Колымы. Затем жизнь человечества взяла, кажется, свое. Поздняя лирика — хроника медленного ухода и ежедневной готовности к последнему переходу. В пустыне ползут пески, и в их дыханье слышно: “Вы тоже станете песками”. На прогулке “о чем же мысль пришла? (...) О том, что, мир в себя приняв, Мы в нем исчезнем”. “Как весело в окно больницы Глядит бульвар Страстной! (...) А здесь для нас приуготован Уже удел другой”. Сегодняшние его наблюдения — из посмертья. Оттуда. Это пристально-суховатый ясный и трезвый взгляд. Иногда почти безличная зрячесть, обращенная в сегодня и во вчера. Может быть, и с влагой? Но влаги самая малость. Евгений Ермолин. «С. Липкин. Семь десятилетий» «Знамя» 2000, №11 Человек одевается в полутьме, его тянет к рассвету магнит луны, \ тянет, пока не станет вдовьей спина владычицы мира, \ что тащит тяжесть сердец и приливов канатом крепче любви, \ что создаёт чудовищ, с которыми на бой смертный и грозный \ уходили из дому божественные герои, \ и ещё создаёт женщин в шалях, которые смотрят, как исчезают звёзды. ДЕРЕК УОЛЛКОТ. Перевод Василия Бетаки Из книги «ЩЕДРОСТЬ»-- Были бы это острова из тех мифов