Сильно ли изменились русские за последние 20 лет?

Но в мире нет людей бесслезней... А. Ахматова Когда ты вернешься сюда гостьей в конце девяностых, на каждом шагу ты будешь мысленно повторять слова булгаковского персонажа: “Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем...”; неподалеку от запруженной автобусной остановки двое, кажется, близнецов – настолько одинаково безволосы их пятилетние головы – дерутся из-за кем-то, видимо по небрежности, оставленной бутылки из-под пива; трое здоровенных, но тоже рано лысеющих парня что-то негромко, но не менее горячо обсуждают, то и дело суя руки в карманы не по погоде тяжелых кожаных курток; из резко притормозившей иномарки выходит высокая женщина в темных очках и черной в крупный белый горох шелковой косынке, поспешно исчезает в подъезде; медленно подплывает, еще издалека “раскусившая” тебя своим искушенным черным глазом грудастая цыганка с неряшливо одетой, кажется, внучкой: “Дай, красавица, погадаю...”, отказываешься – настаивает, пригрожает: “...любовь отниму”, сглотнув, в дань традиции “золотишь ручку”; легкий, еще не осознавший себя сентябрь, воздух механично отдает намаенное за август тепло, но гербовый, банально-каштановый лист неостановимо теряет свою упругость; под ногами по-мышиному беспокойно шуршат ко всему равнодушные воробьи; наконец, подъезжает №69, еще в незапамятные времена твоей оседлости прозванный “шестьдесят-помятым”; на волнах ринувшейся к нему толпы тебя заносит в его плотное, потное, надышанное нутро; автобус нервно трясется, ритмично подбрасывая всех пассажиров одновременно, словно профессионально перетянутую связку дров; сердобольная бабулька притягивает тебя паркинсоновскими руками за пояс неуместно-белого плаща, пытаясь высвободить немного места у своего сидения: “А ты, милочка, видать, не отсюда...”; пробираясь к выходу, по виду – твоя сверстница наставнически повторяет семи-восьмилетней девочке: “Работай локтями!”; проскрежетав от натуги, дверь открывается, волна затылков и спин выплескивается на асфальт; какой-то мужчина оступается и падает у выхода; не в силах сдержать собственного напора, волна продолжает выплескиваться; слышен не крик, а стон попавшего в ловушку зверя, будто вдоволь навывшегося от боли и теперь тихо стонущего – от безысходности; “Работай локтями!”; на детском пальчике – дешевый, но обворожительный камешек... Марина Гарбер. ПОДВАЛ – ЧЕРДАК «Интерпоэзия» 2010, №1 Ляжет в рифму родная рука,\ И под нею прогнется строка.\\ После губы твои очерчу\ И потом до утра замолчу.\\ И начнет розоветь не спеша\ Надо мною родная душа. Галина Гампер