Один, например, пьет мрачно по трактирам и притонам, безобразничает и говорит только одно слово:
– Скольки?
Вынимает бумажник, платит и вдруг ни с того ни с сего схватит бутылку шампанского и–хлесть ее в зеркало. Шум. Грохот. Подбегает прислуга, буфетчик. А он
хладнокровно вынимает бумажник и самым деловым тоном спрашивает:
– Скольки?
Платит, не торгуясь, и снова бьет. .
А то еще один из замоскворецких, загуливавших только у Бубнова и не выходивших дня по два из кабинетов, раз приезжает ночью домой на лихаче с приятелем. Ему отворяют ворота–подъезд его дедовского дома был со двора, а двор был окружен высоким деревянным забором, а он орет:
– Не хочу в ворота, ломай забор! Не поеду! Хозяйское слово крепко и кулак его тоже. Затворили ворота, сломали забор, и его степенство победоносно въехало во двор, и на другой день никакого раскаяния, купеческая удаль еще дальше разгулялась. Утром жена ему начинает выговор делать, а он на нее с кулаками:
– Кто здесь хозяин? Кто? Ежели я хочу как, так тому и быть!
– А вы бы, Макарий Паисиевич, в баньку сходили -помылись бы. Полегчает. .
– Желаю! Мыться!
– А я баньку велю истопить.
– Не хочу баню! Топи погреб!
И добился того, что в погребе стали печку ставить и на баню переделывать. .
Ссылки под фотками .
