Много ли неудач подстерегает человека на пути поиска счастья? см. Юрия Нагибина.

Много... неудач и препятствий очень много... И когда кажется, что ...вот оно... это СЧАСТЬЕ.... Встают препятствия... такие, как ДОЛГ, СОВЕСТЬ, ПРИВЯЗАННОСТЬ.. .
Не у всех, конечно... У тех, кого мы называем настоящими людими.. .

Домой Гущин вернулся поздно. Поймав удивленный взгляд жены, он сказал спокойно:
- Я уезжаю.
- Опять командировка?
- Ты не поняла меня. Я совсем уезжаю.

Она опустилась на стул, словно подогнулись ноги, нашарила в фартуке сигареты, жадно закурила.
- Как все это понять?
- Я уезжаю в Ленинград. Навсегда.

Она вдруг сникла, погас стеклянный блеск глаз, - случившееся наконец-то дошло до ее сознания.
- Уезжай, - сказала она устало. - Ты вправе это сделать.. . Когда ты едешь?
- Лечу. Завтра утром.

Их разговор прервало появление вернувшейся из похода дочери. Она вошла в пластиковых брюках и в ковбойке с закатанными рукавами, загорелая до черноты, с облупившимся носом и обветренными щеками.

- Привет, дорогие предки!
- Женя, папа нас оставляет, - сказала Мария Васильевна.
- Давно пора! - сказала она искренне. - Ты оставь мне свой новый адрес, папа, я когда-нибудь загляну к тебе на огонек... -и Женя вышла из комнаты.

- Вот как все просто кончается, - вздохнула Мария Васильевна.
"Греки со смехом прощались со своим историческим прошлым", вспомнилось Гущину.
- Мне почему-то не смешно, - сказала Мария Васильевна. - Но ты прав, прав!. . -и казалось, она уговаривает самую себя. - Ну, да что это я? Надо собрать тебя, постирать.. .
- Этого еще нехватало! - резко сказал Гущин.
- Но как же ты поедешь?
- Как Брюллов, - и в его усмешке была жестокость.
- Я что-то не понимаю.. .

- Когда Брюллов покидал николаевскую Россию, то скинул на границе всю одежду и голый перешел в новую жизнь.
- Ты не щадишь меня напоследок, а ведь лежачего не бьют.
- Давно ли ты стала лежачей?. . Всегда лежачим был я, и меня били.. . Били, били по чем ни попало!
- Это правда.. . Но ты мог подняться. Я вот смотрю на тебя, как ты сохранился! У тебя молодые глаза.
- Меня выдерживали на холоду.
- Да, понимаю твою шутку. А на кого я похожа?
- Ты, кажется, никогда не жаловалась на равнодушие окружающих.
Она махнула рукой.
- Это пока ты был.. . А сейчас кому я нужна? Брошенная жена, да еще в столь опасном возрасте. Моя песенка спета.. . -Он хотел что-то сказать, но она предупредила его. - Пойми, я не жалуюсь и не хочу тебя растрогать. И не злюсь на тебя. Но все правильно: "Каждому свое", как написано на воротах Бухенвальда
- К чему все это? - с тоской сказал Гущин.
- Прости. Не сердись. Но дай мне собрать тебя в дорогу. Я не собирала тебя на войну, это сделала твоя мать. Но ведь сейчас для меня.. .
- Нет! - перебил Гущин. - Не надо. Ничего не надо. Давай лучше молчать, как все эти годы.. .

Гущин быстро закончил несложные сборы. Проверил билет на самолет и положил его в бумажник.
Он осторожно открыл дверь, вышел на лестницу и так же осторожно закрыл за собой. И кинулся с лестницы, как с горы... .

На перекрестке он сдержал шаг, чтобы кинуть последний взгляд на дом, где похоронено столько его дней и ночей. Эх, не оборачиваться бы ему, ведь скольких людей, если верить Библии и народным преданиям, погубил взгляд, брошенный назад!. . Но Гущин оглянулся. Он увидел знакомые стены, окна, и одно окно было распахнуто, из него далеко высунулась женщина и смотрела ему вслед. Он не узнал в первый момент своей жены, но затем в странном неестественном приближении, словно свершилось некое оптическое чудо, он увидел ее лицо, погасшие глаза в морщинистых веках, никому не нужное, беззащитное лицо рано постаревшей женщины. И странно, ни злости, ни ожесточения не было в этом бледном лице; она смотрела сверху, взглядом поверженного всадника, сбитой выстрелом птицы.
И этого Гущин не мог вынести. Он издал горлом какой-то странный глотательный звук и повернул назад... .

Вот и так бывает... в этой странной жизни.. Не смог Гущин на несчастье близких... своё счастье строить..

Неудачник ищет ключи счастья — и не находит; счастливчик все двери открывает отмычкой. Мария Эбнер-Эшенбах.