Вдовы каких писателей очень многое сделали для памяти последних?

Вдова М. Булгакова.
И у кого-то из поэтов есть такие строчки:
Вы понимали, с кем жили,
Низкий поклон Вам земной,
Каждой строкой дорожили
В книжке его записной.
....
Мало иметь писателю
Хорошую жену.
Надо иметь писателю
Хорошую вдову

Ни все писатели достойны таких жен!

Вдова О. Мандельштама, Надежда Яковлевна.

"(...) "Приятно и радостно сознавать... " - уже вертелись слова вождя на розовом либеральном языке, когда появились "Воспоминания" Надежды Мандельштам и все испортили.
Они были неожиданны - как если б из праха возник протопоп Аввакум и глянул в наши перевернутые бельма (горестные и лукавые) своими горящими угольями.
Только с его "Житием" могу поставить в ряд эти "Обличения", названные "Воспоминаниями", в которых Н. Я. напомнила нашей торжествующей интеллигенции о ее недавнем грехопадении. О времени (20-30-е годы) , когда, увы, интеллигенция отменила нравственные абсолюты, подменила общечеловеческие ценности классовыми и, по сути, перестала быть интеллигенцией. Она издевалась над подлинной интеллигенцией
(незначительным и убывающим меньшинством) , оставив за собой, а вернее -присвоив себе! - ее имя.
Это было отречение от Достоевского, введение в обиход преступного "Все позволено" - это было идеологическое обоснование перерождения общества. И Н. Я. , не смутившись праздничным духом современников, назвала преступление - преступлением и не исключила себя из числа виновных.
"Все мы... " - писала она, капитулировали перед "цельной идеологией победителей".
"Все мы... " - боролись за единомыслие и против свободы, называя ее анархией.
"Все мы стали психически сдвинутыми - подозрительными, залгавшимися, запутавшимися, с явными задержками в речи и подозрительным, несовершеннолетним оптимизмом".
- Что значит "все"? - спрашивали "левые", которые только что "все были хорошие" и, казалось, надежно очистились тем, что отделили себя от правых.
В отличие от "правых", сохранявших командные позиции в литературе, у "левых" ничего не было, кроме "Нового мира", колеблемого загробным дыханием генералиссимуса. Увы, не было у них и интеллигентности (так нужной в условиях идеологического противостояния) и незыблемых нравственных абсолютов. И только "Воспоминания" Н. Я. - и еще несколько
разрозненных голосов - вопили на фоне всеобщего фальшивого благодействия о Совести, Чести и личной ответственности перед Будущим.
Прошлое, преданное ими, отсохло, и о нем никто не напоминал. Значит, можно "без греха" предавать настоящее - не напомнят. Складывалось удобно и просто - и надо же!. .
- Нет, в этом есть определенно что-то неприятное.. . И обидное! -
уточнили, когда вышла вторая книга. И обиделись - кто за Ахматову, кто за Тынянова или даже Мандельштама. Не удобно же - за себя. ..
"Реакция властей, - пишет Иосиф Бродский, - была честнее, чем реакция интеллигенции: власти просто объявили хранение этих книг преступлением... "
Тогда как иные "интеллигенты" "...кинулись по дачам (и домам творчества. -Н. П. ) и заперлись там, чтобы срочно отстучать собственные антивоспоминания". Из которых мы со временем узнаем, что у Мандельштама, например, был "крайне разросшийся в кости зад" ("Новое о Мандельштаме" Э.
Г. Герштейн) , а у Н. Я. все остальное и того хуже.
Известный прозаик (не так двадцатых, как тридцатых-восьмидесятых) прислал Н. Я. почтой готовое обвинительное заключение. Это сочинение можно назвать и другим словом, если взять в расчет, что вся почта Н. Я. перлюстрировалась. Но автор был озабочен не этим. Он "отмывал" наше великое культурное прошлое (от Самуила Маршака до Мариэтты Шагинян), выводил Н. Я. на чистую воду и закончил гневным финалом из пьесы Шварца: "Тень, знай свое место! "
Я не хочу его называть: он, как говорила Н. Я. , "был не из худших".
Не буду называть и других обиженных. Их не так мало, и они сами - наперебой! - называют себя. К тому же, они были добрыми знакомыми Н. Я. (и моими) , а некоторые - друзьями. И мне неприятно углублять и усугублять предпринятый ими раскол.
Да и беда у них общая с тысячами тысяч так называемых "безгрешных": они не хотят виниться, они хотят обвинять.. .
"Все мы... " - как сказала Н. Я. , виновны в переоценке ценностей и капитуляции перед варварской идеологией 20-30-х годов. (...) Н. Панченко.

Анна Григорьевна Достоевская и при жизни Федора Михайловича была ему активной помощницей и после его кончины выполнила огромный объем работы по сохранению, систематизации и опубликованию рукописей писателя.

Нина Грибоедова