Шаги Раскольникова до преступления?

На лестнице у Раскольникова
Игорь Золотусский

Многие из читавших "Преступление и наказание" помнят эту лестницу: тринадцать ступеней вверх, тринадцать ступеней вниз. По ней Раскольников поднимался к себе в каморку, по ней и спускался, чтобы еще раз провести "пробу" -- отсчитать число шагов до дома процентщицы и обратно, а в решающий час выкрасть топор в дворницкой и отправиться на убийство.

Дом этот и сейчас стоит на углу Средней Мещанской и Столярного переулка, и вход во двор -- под низким изогнутым сводом -- тот же, только нет дворницкой, нет и каменного мешка двора: на дне его разбит цветник, и куст сирени полощется на залетевшем сюда со стороны моря ветру.

А каморка Раскольникова исчезла. Ступени верхнего этажа ведут в пустоту: за дверью, которую когда-то закрывал за собой герой Достоевского, --полутемный чердак да узкое окно, нещедро дарящее это мертвое пространство светом.

Если подняться через окно на крышу, то сразу откроется петербургский железный простор: море крыш, над которыми возвышаются Исаакий, Адмиралтейский шпиль и купола церквей. Пустыня из жести, испещренная трубами, переплетшимися по мере отдаления телевизионными антеннами, --город без людей, без деревьев, каналов, дворцов, набережных и без Невы.

Нет, не сладко пришлось бы Раскольникову, если б он поднялся сюда в обморочно душный день, но, как мы помним, у Достоевского он редко смотрел вверх (все больше под ноги и в себя) , а само небо, кажется, увидел только в остроге.

Тринадцать ступеней (роковое число) ведут к каморке меж двух стен, испещренных надписями, которые невольные экскурсанты -- чаще школьники -- оставляют здесь. Познакомлю читателя с образцами этой настенной письменности, где умозаключения о поступке Раскольникова сочетаются с прямыми посланиями к нему.

Более других меня тронула надпись, сделанная, безусловно, женской рукой: "Родя, позвони". Она была выведена пульверизатором на уровне, где мог бы находиться современный электрический звонок. И, естественно, первой бросалась в глаза.

Можно пофантазировать и представить петербургскую нимфетку (девочку во вкусе Достоевского) , для которой герой-убийца привлекательнее ее сопляка-одногодка. Но можно счесть это и за милую шутку. Однако как ни шутлива и условна эта надпись, трудно поверить, что, прочитав то место, где Раскольников, раскроив череп процентщицы, тем же топором порешил еще двоих -- сестру хозяйки Лизавету и ее неродившегося ребенка (Лизавета была беременна) , --наша Лолита выронила хотя бы одну слезу.

Это предположение подтверждают и другие строки, прочитанные мною на "раскольниковской" стене. "Классный парень, --пишет какой-то Marik. --Правильно ее топором". Его сосед выражается сильнее: "Молодец, что грохнул эту суку". А третий поднимает планку еще выше: "Yes, грохнул эту суку, так ее, жидовку".

Подытоживает единодушие писавших следующее пожелание: "Родя, успехов тебе в твоих кровавых делах".

Далее дети уже откровенно резвятся: "Родик жив", "Родя -- киллер", "Достоевский -- козел". "Где бы нам взять еще богатую? " -- спрашивает один. "Родя, старушек еще много", --обнадеживает другой.

Тут, конечно, и бравада (бравада мальчиков перед девочками и девочек перед мальчиками) , и тоска от школьного урока, от учебника и нотации учителя, толкующего, что старушек убивать не нужно, и эгоизм возраста, и все еще злободневный "пятый пункт", и прививка американского кино (Раскольников -- супермен-одиночка) , и просто глупость, и что-то, что задевает струны сердца.

И лишь одно обращение к Роде (так нежно называют его в романе только сестра и мать) перечеркивает этот список ехидств: "Родя, не надо было".

Начертал ли его примерный ученик, решивший отбиться от стада, читатель современных брошюр, где все твердят, что не все позволено, или от рождения жалостливый гуманист, мне неведомо. Я даже не уверен, дочитал ли он до конца "Преступление и наказание". Да и кто помнит этот конец? Что там, в конце? Раскаяние, новая жизнь?

Разумихин работу предлагал.... Сначала взял, потом отказался. Паразит.

Гулкие... лихорадочные и путанные....