Игра в бисер. Без улыбки. Со смехом.

"Недавно на моем лугу случайно выкопали скелет, и
судебные врачи заявили, что этот человек сорок лет тому назад скончался от удара каким-то тупым орудием по голове. Мне тридцать восемь лет, а меня посадили, хотя у меня есть свидетельство о крещении, выписка из метрической книги и свидетельство о прописке. "

" Как-то в Нуслях, как раз у моста через Ботич, когда я ночью возвращался от "Банзета", ко мне подошел один господин и хвать арапником по голове; я, понятно, свалился наземь, а он осветил меня и говорит: "Ошибка, это не он! " Да так эта ошибка его разозлила, что он взял и огрел меня еще раз по спине. Так уж человеку на роду написано - ошибаться до самой смерти. "

" Раньше, я помню, каждый офицер старался что-нибудь привнести в общее веселье. Поручик Данкель — служил такой, — так тот, бывало, разденется донага, ляжет на пол,
воткнёт себе в задницу хвост селёдки и изображает русалку.
Другой, подпоручик Шлейснер, умел шевелить ушами, ржать, как жеребец, подражать мяуканью кошки и жужжанию шмеля. "

" За десять недель своей деятельности (старший военный врач) он из 11 000 граждан выловил 10999 симулянтов и
поймал бы на удочку одиннадцатитысячного, если бы этого счастливца не хватил удар в тот самый момент, когда доктор на него заорал: "Kehrt euch!"/ Кругом! (нем.). "

" Он кровожадно посмотрел на Швейка и сказал:
-- Не прикидывайтесь идиотом.
-- Ничего не поделаешь, -- серьезно ответил Швейк. -- Меня
за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией я официально признан идиотом. Я -- официальный идиот. "

А. П. ЧЕХОВ
ИЗ ДНЕВНИКА ОДНОЙ ДЕВИЦЫ
13-го октября. Наконец-то и на моей улице праздник! Гляжу и не верю своим глазам. Перед моими окнами взад и вперед ходит высокий, статный брюнет с глубокими черными глазами. Усы - прелесть! Ходит уже пятый день, от раннего утра до поздней ночи, и все на наши окна смотрит. Делаю вид, что не обращаю внимания.
15-го. Сегодня с самого утра проливной дождь, а он, бедняжка, ходит. В награду сделала ему глазки и послала воздушный поцелуй. Ответил обворожительной улыбкой. Кто он? Сестра Варя говорит, что он в нее влюблен и что ради нее мокнет на дожде. Как она неразвита! Ну, может ли брюнет любить брюнетку? Мама велела нам получше одеваться и сидеть у окон. "Может быть, он жулик какой-нибудь, а может быть, и порядочный господин", сказала она. Жулик.. . quel... Глупы вы, мамаша!
16-го. Варя говорит, что я заела ее жизнь. Виновата я, что он любит меня, а не ее! Нечаянно уронила ему на тротуар записочку. О, коварщик! Написал у себя мелом на рукаве: "Почле". А потом ходил, ходил и написал на воротах vis-a-vis: "Я не прочь, только после". Написал мелом и быстро стер. Отчего у меня сердце так бьется?
17-го. Варя ударила меня локтем в грудь. Подлая, мерзкая завистница! Сегодня он остановил городового и долго говорил ему что-то, показывая на наши окна. Интригу затевает! Подкупает, должно быть.. . Тираны и деспоты вы, мужчины, но как вы хитры и прекрасны!
18-го. Сегодня, после долгого отсутствия, приехал ночью брат Сережа. Не успел он лечь в постель, как его потребовали в квартал.
19-го. Гадина! Мерзость! Оказывается, что он все эти двенадцать дней выслеживал брата Сережу, который растратил чьи-то деньги и скрылся.
Сегодня он написал на воротах: "Я свободен и могу". Скотина.. . Показала ему язык.

М. Зощенко "Аристократка"
...Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
- Здравствуйте, - говорю.
- Здравствуйте.
Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
- Не знаю, - говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
- Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
- Мерси, - говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
- Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
- Нет.
И берет третье.
Я говорю:
- Натощак - не много ли? Может вытошнить.
А она:
- Нот, - говорит, - мы привыкшие.
И берег четвертое.
Тут ударила мне кровь в голову.
- Ложи, - говорю, - взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не гулять.
- Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
- Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
- С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
- Как, - говорю, - за четыре? ! Когда четвертое в блюде находится.
- Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
- Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
- Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
- Давай, - говорит, - я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
- Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю.
- Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.

"Каша удалась на славу. Единственно, чего опасался дед Щукарь, - это
того, что каша будет приванивать стоялой водой, так как воду черпал он в
ближнем мелководном пруду, а непроточная вода там уже крылась чуть
заметной зеленью. Но опасения его не оправдались: все ели и усердно
хвалили, а сам бригадир Любишкин даже сказал: "В жизни не ел такого
кондера! Благодарность тебе, дедок, от всей бригады! "
Котел быстренько опорожнили. Самые проворные уже начали доставать со
дна гущу и куски мяса. В этот-то момент и случилось то, что навек
испортило поварскую карьеру Щукаря.. . Любишкин вытащил кусочек мясца,
понес его было ко рту, но вдруг отшатнулся и побледнел.
- Это что же такое? - зловеще спросил он у Щукаря, поднимая кончиками
пальцев кусок белого разваренного мяса.
- Должно, крылушко, - спокойно ответил дед Щукарь.
Лицо Любишкина медленно наливалось синеватым румянцем страшного гнева.
- Кры-луш-ко?. . А ну, гляди сюда, каш-ше-варррр! - зарычал он.
- Ох, милушки мои! - ахнула одна из баб. - Да на ней когти!. .
- Повылазило тебе, окаянная! - обрушился на бабу Щукарь. - Откуда на
крыле когти? Ты под юбкой на себе их поищи!
Он кинул на разостланное ряднище ложку, всмотрелся: в подрагивающей
руке Любишкина болталась хрупкая косточка, оперенная на конце перепонками
и крохотными коготками.. .
- Братцы! - воскликнул потрясенный Аким Бесхлебнов. - А ить мы лягушку
съели!. .
Вот тут-то и началось смятение чувств: одна из брезгливых бабенок со
стоном вскочила и, зажимая ладонями рот, скрылась за полевой будкой.
Кондрат Майданников, глянув на вылупленные в величайшем изумлении глаза
деда Щукаря, упал на спину, покатываясь со смеху, насилу выкрикнул: "Ой,
бабочки! Оскоромилися вы! " Казаки, отличавшиеся меньшей брезгливостью,
поддержали его: "Не видать вам теперича причастия! " - в притворном ужасе
закричал Куженков. Но Аким Бесхлебнов, возмущенный смехом, свирепо заорал:
"Какой тут могет быть смех? ! Бить Щукарячью породу!.. "
- Откель могла лягушка в котел попасть? - допытывался Любишкин.
- Да ить он воду в пруду черпал, значит, не доглядел.
- Сукин сын! Нутрец седой!. . Чем же ты нас накормил? ! -взвизгнула
Аниська, сноха Донецковых, и с подвывом заголосила: - Ить я зараз в
тягостях! А ежели вот скину через тебя, подлюшного?. .
Да с тем как шарахнет в деда Щукаря кашей из своей миски!
Поднялся великий шум. Бабы дружно тянулись руками к Щукаревой бороде,
невзирая на то, что растерявшийся и перепуганный Щукарь упорно выкрикивал:
- Охолоньте трошки! Это не лягушка! Истинный Христос, не лягушка!
- А что же это? - наседала Аниська Донецкова, страшная в своей злобе.
- Это одна видимость вам! Это вам видение! - пробовал схитрить Щукарь.
Но обглодать косточку "видимости", предложенную ему Любишкиным,
категорически отказался. Быть может, на том дело и кончилось бы, если бы
вконец разозленный бабами Щукарь не крикнул:
- Мокрохвостые! Сатаны в юбках! До морды тянетесь, а того не понимаете,
что это не простая лягушка, а вустрица!
- Кто-о-о-о? ! -изумились бабы. " (М. Шолохов "Поднятая целина")

...Адмирал следует на мостик, который командир до окончания постановки
на якоря покидать не должен, с удовольствием наблюдает за последними распоряжениями, оценивает распаренный вид командира, благосклонно принимает рапорт и жмет руку:
- Молодец! Службу знаешь! Ну что - успел? то-то. Благодарю!
Командир тянется и цветет, и открывает рот, чтоб лихо отрубить:
"Служу Советскому Союзу! " Но вместо этих молодецких слов вдруг раздается взрыв отчаянного мата.
Адмирал поднимает брови. Командир глюкает кадыком. Свита изображает скульптурную группу "Адмирал Ушаков приказывает казнить турецкого пашу".
- Кх-м, - говорит адмирал, заминая неловкость; что ж, соленое слово у
лихих моряков, да по запарке - ничего.. . бывает.
- Служу Советскому Союзу, - сообщает, наконец, командир.
- Пришлось попотеть? - поощрительно улыбается адмирал.
И в ответ опять - залп убийственной брани.
Адмирал злобно смотрит на командира. Командир четвертует взглядом старпома. Старпом издает змеиный шип на помполита. У помполита выражение как у палача, да угодившего вдруг на собственную казнь.
Матюги сотрясают воздух вновь, но уже тише. А над рассветной Невой,
над водной гладью, меж гранитных набережных и стен пустого города,
разносится непотребный звук с замечательной отчетливостью. И эхо
поигрывает, как на вокзале.
Адмирал вертит головой, и все вертят, не понимая и желая выяснить,
откуда же исходит это кощунственное безобразие.
И обращают внимание, что вниз по течению медленно сплывает какое-то большое белое пятно. А в середине этого пятна иногда появляется маленькая черная точка. И устанавливают такую закономерность, что именно тогда, когда эта точка появляется, возникает очередной букет дикого мата.
- Сигнальщик! - срывается с последней гайки в истерику командир. - -
Вахтенный!! ! Шлюпку! Катер! Определить! Утопить!! !
Шлепают катер, в него прыгает команда, мчатся туда, а с мостика
разглядывают в бинокли и обмениваются замечаниями, пари держат.
Катер влетает в это пятно, оказывающееся белой масляной краской. Из краски выныривает голова, разевает пасть и бешено матерится. Булькает, и скрывается обратно.
При следующем появлении голову хватают и тянут. И определяют, что голова принадлежит матросу с крейсера. Причем вытягивается из воды матрос с большим трудом, потому что к ноге у него намертво привязано ведро. Вот это ведро, естественно, тащило его течением на дно. А когда ему удавалось на две секунды вынырнуть, он и вопил, требуя спасения в самых кратких энергических выражениях.
Оказалось, что матрос сидел за бортом верхом на лапе якоря и срочно
докрашивал ее острие в белый цвет. И когда якорь отдали, пошел и он.
Забыли матроса предупредить, не до того! красить-то его послал один
начальник, а командовал отдачей якоря совсем другой. Ведро же ему надежным узлом привязал за ногу боцман, чтоб, сволочь, не утопил казенное имущество ни при каких обстоятельствах.
Командир, пред адмиральским ледяным презрением, из-за такой ерунды обгадилась самая концовка блестящая такой многотрудной операции - хрипом и рыком вздергивает на мостик боцмана:
- А тебе, - отмеряет, - твой матрос? ! -десять суток гауптвахты! !
Несчастный боцман тянется по стойке смирно и не может удержаться от непроизвольного, этого извечного вопля:
- За что!. . товарищ командир!
На что следует ядовитый ответ:
- А за несоблюдение техники безопасности. Потому что, согласно
правилам техники безопасности, при работе за бортом матрос должен был быть к лапе якоря принайтовлен.. . надежно.. . шкер-ти-ком!.. .

Виктор Конецкий - "Огурец навырез". Похороны макаки Мимозы на Марсовом поле. .

"....К моменту появления правоохранительных органов натюрморт был таков: старушенции мирно спали на скамейке, Савельич спал в ямке на гробике Мимозы, мы с Аверченко сидели под кустом сирени на шанцевом инструменте, допивали флягу Савельича и беседовали о текущей политике: мы сожрем Европу или она сожрет Русь?

Мильтон возник из белой ночи бесшумно, хотя в детине было под два метра. Поинтересовался безо всякой агрессии:

— Чего, господа, тут забыли? И что, мать вашу, тут происходит?

— Макаку хороним и притомились, — объяснил Аверченко.

— Стало быть, и такое бывает, — сказал мильтон и расстегнул кобуру. Это был профессиональный, рефлексивный жест — без агрессии. — Чокнутые, значит. Групповое сумасшествие.

— Просто выпимши, — сказал я, употребляя простонародные интонации, чтобы скорее войти в контакт с простонародным представителем органов. — Макаку звать Мимоза. Обезьянка она. От чахотки сдохла, в лучших традициях девятнадцатого века. Кусалась уже слабо, банановыми какими-то деснами, по выражению Ираиды Петровны, — сказал я и кивнул в сторону старух. — Мы моряки. Из Африки привезли макаку. Притомились, пока могилку копали. Грунт тяжелый.

— Другого места не нашли? Вот Летний сад, вон Михайловский, хорони кого хошь. А вы к героическим жертвам Революции подзахораниваете. Вандализм называется.... "

Некоторое время хозяйки говорили еще об овцах Пекки Хакулинена, но мысль о спичках не выходила из головы Анны-Лийсы. Она подумала, что. если и завтра не начать лен трепать, то баня совсем остынет. и тогда ее придется заново отапливать. И тут она прикрикнула на Антти:
- Да ты что - целый день намерен дрыхнуть и храпеть?
Эти слова Антти услышал уже совершенно отчетливо, тем не менее, он прижался к скамье еще крепче. Такое поведение рассердило Миину, и она сказала:
- Надо бы хлопнуть его хлебной лопаткой вон по тому месту.. .
Анна-Лийса мысленно одобрила совет.. . Но вот она вспомнила, что уже осень, рано темнеет и мужу придется тащиться в темноте к Хювяринену. И тогда она не сдержалась.. .
- А ну давай поднимайся! Иди к старику Хювяринену за спичками.. .
Антти медленно приподнялся, спросонок минутку посидел на скамье.. . потом, сладко зевнув спросил:
- Неужели прошло больше пол года со дня смерти старухи Юсси Ватанена?.. .
Антти снова зевнул, напялил шапку на затылок, набил трубку, прикурил от печки от уголька и уже в дверях, уходя, спросил Анну-Лийсу:
- Значит ты сказала сходить за спичками к Хювяринену?
- Да, иди, и только не болтайся там целый день.. .
Через некоторое время Миина подтвердила его уход следующими словами:
- Пошел таки Ихолайнен за спичками.
Анна-Лийса на это отвечала:
- Пошел.. .
(Майю Лассила "За спичками"- конечно же всю книгу невозможно читать без улыбки... )
***

Как, уже бьют?