Увидеть самого себя - кому из литературных героев это удалось?

И не только увидеть, но и пообщаться:

ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО

Единственным помещением, не заваленным разными свертками, был мой
рабочий кабинет; оттуда и доносился грохот. Первое, что я увидел, была
гора книг возле перекосившегося стеллажа. Из-под толстых томов Космической
энциклопедии выползал задом, на четвереньках, какой-то человек, елозя по
разбросанным книгам, словно ему было мало учиненного развала и он хотел
потоптать их еще. Прежде чем я открыл рот, он вырвал из-под себя какое-то
длинное металлическое дышло, ухватив его за рукоятку, напоминавшую
велосипедный руль. Я кашлянул, но нахал, все еще стоявший на четвереньках,
не обратил на меня ни малейшего внимания. Я кашлянул громче, и тут его
фигура показалась мне удивительно знакомой. Когда же он поднялся, я узнал
его. Это был я, совсем как в зеркале. Впрочем, когда-то я пережил уже
целую серию таких встреч, правда, в гуще гравитационных завихрений, а не в
мирном жилище!
Он бросил на меня рассеянный взгляд и нагнулся над своим аппаратом.
То, что он вел себя так безобразно и даже не соблаговолил отозваться,
наконец вывело меня из равновесия.
- Что все это значит? - Я еще не повышаю голоса.
- Сейчас объясню.. . погоди... -бормочет он.
Встает, тащит свою трубу к лампе, наклоняет абажур, чтобы было
светлее, поправляет бумажку, которая поддерживает кронштейн (знает,
бестия, что абажур спадает; похоже, это и вправду я!) , и, явно
обеспокоенный, ощупывает какие-то маховички.
- Не мешало бы вам объясниться! - Я уже не скрываю все возрастающего
раздражения.
Он усмехается. Отодвигает свой аппарат, прислоняет его к стене.
Садится в мое кресло, выдвигает второй ящик стола, вынимает оттуда мою
любимую трубку и безошибочно лезет за кисетом с табаком.
Это уже чересчур.
- Ах ты, наглец! - говорю я.
Плавным жестом руки он приглашает меня сесть. Непроизвольно оценивая
взглядом нанесенный урон (разодраны переплеты двух тяжелых звездных
атласов) , пододвигаю себе стул и начинаю вертеть пальцами на животе. Дам
ему пять минут на извинения и оправдания, а если они меня не удовлетворят,
посчитаюсь с ним по-свойски.
- Ерунда! - откликается непрошеный гость. - Ты же неглупый человек!
Как ты хочешь со мной посчитаться? Ведь каждый нынешний мой синяк завтра
станет твоим!.. .

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

...Когда я пришел в себя, каюта была набита людьми. Передвигаться по ней
было почти невозможно. Как оказалось, все они были мною из разных дней,
недель, месяцев, а один, кажется, даже из будущего года. Много было
побитых, с синяками, а пятеро из присутствующих были в скафандрах. Но
вместо того чтобы немедленно выйти наружу и исправить повреждение, они
начали спорить, ругаться, торговаться и ссориться. Они выясняли, кто кого
побил и когда. Положение осложнялось тем, что уже появились дополуденные и
послеполуденные, и я начал опасаться, что, если так пойдет дальше, я
раздроблюсь на минутных и секундных и, кроме того, большинство
присутствующих врали без запинки, и я до сих пор не знаю по-настоящему,
кого бил я и кто бил меня, пока вся эта история крутилась в треугольнике
четверговый - пятничный - средовый, которыми я был поочередно. По-моему,
оттого, что я сам врал пятничному, будто я воскресный, меня поколотили на
один раз больше, чем следовало по календарю. Но я предпочитаю даже
мысленно не возвращаться к этим неприятным воспоминаниям- человеку,
который целую неделю ничего не делал другого, как только лупил самого
себя, гордиться особенно нечем.
Тем временем ссоры продолжались. Меня охватывало отчаяние из-за
бессмысленной потери времени, а ракета между тем неслась вслепую, то и
дело попадая в гравитационные вихри.. .

...«Черный человек!
Ты прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится» .
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу.. .
....

...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один.. .
И разбитое зеркало...

О. Уайльд. "Портрет Дориана Грея".

Кир Булычев "Алиса и Алисия"

Мишель Пэнсон (Мы, боги. Бернар Вербер)

Голядкину из "Двойника" Достоевского.