Помогите. Нужен маленький текст описания лошади для урока Русскоко языка

Лесков."Очарованный странник".

"Я в лошади красоту понимаю..."
(Иван Флягин)

"....Я конэсер-с, конэсер, или, как простонароднее выразить, я в лошадях знаток и при ремонтёрах состоял для их руководствования.
– Вот как!
– Да-с, не одну тысячу коней отобрал и отъездил. Таких зверей отучал, каковые, например, бывают, что встаёт на дыбы да со всего духу навзничь бросается и сейчас седоку седельною лукою может грудь проломить, а со мной этого ни одна не могла.
– Как же вы таких усмиряли?
– Я… я очень просто, потому что я к этому от природы своей особенное дарование получил. Я как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться, левою рукою её со всей силы за ухо да в сторону, а правою кулаком между ушей по башке, да зубами страшно на неё заскриплю, так у неё у иной даже инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, – она и усмиреет.
– Ну, а потом?
– Потом сойдёшь, огладишь, дашь ей в глаза себе налюбоваться, чтобы в памяти у неё хорошее воображение осталось, да потом сядешь опять и поедешь.
– И лошадь после этого смирно идёт?
– Смирно пойдёт, потому лошадь умна, она чувствует, какой человек с ней обращается и каких он насчёт её мыслей. Меня, например, лошадь в этом рассуждении всякая любила и чувствовала. В Москве, в манеже, один конь был, совсем у всех наездников от рук отбился и изучил, профан, такую манеру, чтобы за колени седока есть. Просто, как черт, схватит зубищами, так всю коленную чашку и вышелушит. От него много людей погибло. Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, – «бешеный усмиритель» он назывался, – так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от неё только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я её направил как должно."

Если точно "русскоко", то твоя грамотность на уровне лошадиной...

Возьми в Трёх мушкетёрах :-))

"Ибо у нашего молодого человека был конь, и даже столь замечательный,
что и впрямь был всеми замечен. Это был беарнский мерин лет
двенадцати, а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым
хвостом и опухшими бабками. Конь этот, хоть и трусил, опустив морду ниже
колен, что освобождало всадника от необходимости натягивать мундштук, все же
способен был покрыть за день расстояние в восемь лье. Эти качества коня
были, к несчастью, настолько заслонены его нескладным видом и странной
окраской, что в те годы, когда все знали толк в лошадях, появление
вышеупомянутого беарнского мерина в Менге, куда он вступил с четверть часа
назад через ворота Божанси, произвело столь неблагоприятное впечатление, что
набросило тень даже и на самого всадника".

Тургенев "Записки охотника"

С самого того дня главным делом, главной заботой, радостью в жизни Чертопханова стал Малек-Адель. Он полюбил его так, как не любил самой Маши, привязался к нему больше, чем к Недопюскину. Да и конь же был! Огонь, как есть огонь, просто порох – а степенство, как у боярина! Неутомимый, выносливый, куда хошь его поверни, безответный; а прокормить его ничего не стоит: коли нет ничего другого, землю под собой глодает. Шагом идет – как в руках несет; рысью – что в зыбке качает, а поскачет, так и ветру за ним не угнаться! Никогда-то он не запыхается: потому – отдушин много. Ноги – стальные; чтобы он когда спотыкнулся – и в помине этого не бывало! Перескочить ров ли, тын ли – это ему нипочем; а уж умница какая! На голос так и бежит, задравши голову; прикажешь ему стоять и сам уйдешь – он не ворохнется; только когда станешь возвращаться, чуть-чуть заржет: «Здесь, мол, я» . И ничего-то он не боится: в самую темять, в метель дорогу сыщет; а чужому ни за что не дастся: зубами загрызет! И собака не суйся к нему: сейчас передней ножкой ее по лбу – тюк! только она и жила. С амбицией конь: плеткой разве что для красы над ним помахивай – а сохрани Бог его тронуть! Да что тут долго толковать: сокровище, а не лошадь!
Примется Чертопханов расписывать своего Малек-Аделя – откуда речи берутся! А уж как он его холил и лелеял! Шерсть на нем отливала серебром – да не старым, а новым, что с темным глянцем повести по ней ладонью – тот же бархат! Седло, чепрачок, уздечка – вся как есть сбруя до того была ладно пригнана, в порядке, вычищена – бери карандаш и рисуй! Чертопханов – чего больше? – сам, собственноручно, и челку заплетал своему любимцу, и гриву и хвост мыл пивом, и даже копыта не раз мазью смазывал…
Бывало, сядет он на Малек-Аделя и поедет – не по соседям, – он с ними по-прежнему не знался, – а через их поля, мимо усадеб… Полюбуйтесь, мол, издали, дураки! А то прослышит, что где-нибудь охота проявилась – в отъезжее поле богатый барин собрался, – он сейчас туда – и гарцует в отдалении, на горизонте, удивляя всех зрителей красотой и быстротою своего коня и близко никого к себе не подпуская. Раз какой-то охотник даже погнался за ним со всей свитой; видит, что уходит от него Чертопханов, и начал он ему кричать изо всей мочи, на всем скаку: «Эй, ты! Слушай! Бери что хочешь за свою лошадь! Тысячей не пожалею! Жену отдам, детей! Бери последнее! »
Чертопханов вдруг осадил Малек-Аделя. Охотник подлетел к нему.
– Батюшка! – кричит, – говори: чего желаешь? Отец родной!
– Коли ты царь, – промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире) , – подай мне все твое царство за моего коня – так и того не возьму! – Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою – и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший) шапку оземь – да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал.

рассказ "Конец Чертопханова"