По кромке небес, по тонкому льду... Ведь обманет тонкий лёд?

Он весь сверкает и хрустит,
Обледенелый сад.
Ушедший от меня грустит,
Но нет пути назад.

И солнца бледный тусклый лик —
Лишь круглое окно;
Я тайно знаю, чей двойник
Приник к нему давно.

Здесь мой покой навеки взят
Предчувствием беды,
Сквозь тонкий лед еще сквозят
Вчерашние следы.

Склонился тусклый мертвый лик
К немому сну полей,
И замирает острый крик
Отсталых журавлей.

Ахматова

Музыка твоих шагов
В тишине лесных снегов,

И, как медленная тень,
Ты сошла в морозный день.

Глубока, как ночь, зима,
Снег висит как бахрома.

Ворон на своем суку
Много видел на веку.

А встающая волна
Набегающего сна

Вдохновенно разобьет
Молодой и тонкий лед,

Тонкий лед моей души --
Созревающий в тиши.

<1909?>

Мандельштам

Она лежит на тонком льду,
Она зовёт, и я иду,
Ни с этим миром, ни с собою
Не в ладу.

Она губами сгонит грусть,
А под ногами треск и хруст,
И понимая, что погибаю,
Я смеюсь.

Она от света в небесах
Безмолвно тает на глазах,
А надо мною склонились двое,
Все в слезах.

А надо мною склонились двое
В небесах.



И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там - за дело, в ожиданьи виз.

Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как ,
Все помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека - сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним.

Высоцкий

В. Высоцкий
БЕДА

Я несла свою Беду
по весеннему по льду, —
Обломился лед — душа оборвалася —
Камнем под воду пошла, —
а Беда — хоть тяжела,
А за острые края задержалася...

.
Бахыт Кенжеев

* * *

Когда пронзительный и пестрый
горит октябрь в оконной раме
бокастым яблоком с погоста,
простудой, слякотью, кострами –
еще потрескивает хворост,
страница влажная дымится,
но эрос сдерживает голос,
и сердцу горестное снится.
А где-то царствует иная
Страсть – только я ее не знаю,
заворожен своей страною,
то ледяной, то лубяною.

Шуршит песок, трепещет ива,
ветшает брошенное слово
на кромке шаткого залива,
замерзшего, полуживого,
где ветер, полон солью пресной,
пронзает прелестью воскресной,
где тело бедствует немое,
и не мое, и не чужое –
лишь в космосе многооконном
бессмертный смерд и князь рогатый
торгуют грозным, незаконным
восторгом жизни небогатой...

Непременно обманет, но, как заметил в своем дневнике редкостного литературного и душевного дара человек, Борис Викторович Шергин:
"Знал я на родине, древнюю уже, А. И. Симакову. Спросишь, бывало: «Каково поживаешь-то?» - «А вот, доживу до краю, отпехнусь да опять живу». - Так и я".
Так и мы.